К предательству таинственная страсть...

Слуцкий действительно был всего лишь поэтом своей эпохи. Он и книги свои, как бы подчёркивая временность их существованья, называл демонстративно: “Время”, “Сегодня и вчера”, “Современные истории”, “Продлённый полдень”, “Годовая стрелка”, “Сроки”…

Он мужественно и самонадеянно принимал на себя как гражданин и честный “винтик времени” ответственность за все деяния государства:

Государство должно государить,государство должно есть и пить,и должно, если надо, ударить,и должно, если надо, убить.Понимаю, вхожу в положенье,

и хотя я трижды не прав,но как личное пораженьепринимаю списки расправ.

У него хватало мужества нести ответственность за все деяния истории, которые вершились при нём, признавшемся: “всем лозунгам я верил до конца” — и постоянно повторявшем:

Мы кашу верно заварили,а ежели она крута,что ж! Мы в свои садились сани,

билеты покупали самии сами выбрали места.

* * *

Раздвоенность мировоззрения Слуцкого была абсолютно тупиковой и безвыходной. С одной стороны, типичный ифлиец, фанатик мировой революции, верный солдат и политрук марксистско-ленинской тоталитарной системы, для которого высший гуманизм и высшая справедливость заключалась в словах и музыке “Интернационала” — “привокзальный Ленин мне снится”, “я вычитал у Энгельса, я разузнал у Маркса”, “приучился я к терпкому вкусу правды, вычитанной из газет”, “себя считал коммунистом и буду считать”, “как правильно глаголем Маркс и я”…

А с другой — трогательные, человечные, полные сдержанной, аскетической любви к маленькому человеку стихи: “Старухи без стариков”, “Расстреливали Ваньку взводного”, “Сын негодяя”, “Последнею усталостью устав”, стихи о пленном немце, которого расстреливают перед тем как отступить — “мне всех не жалко — одного лишь жалко, который на гармошке вальс крутил…” Он был честный поэт и от соблазна человечности, от сочувствия человекувинтику жесткой эпохи уйти не мог, и этот ручеек человечности у Слуцкого упрямо пробивался из-под железобетонных блоков его коммунистическо-интернациональных убеждений…

Евтушенко чересчур упрощал Слуцкого, считая его последовательным антисталинистом. Да, с годами он всё дальше уходил от преклонения перед Сталиным, но отход был мучительным. Никогда Слуцкий не позволял себе фельетонности, кощунства, мелкотравчатости, прикасаясь к этой трагедии. “Гигант и герой”, “Как будем жить без Сталина”, “Бог ехал в пяти машинах”, “Он глянул жестоко-мудро своим всевидящим оком, всепроникающим взглядом”, “А я всю жизнь работал на него, ложился поздно, поднимался рано. Любил его…”

Да, такие, как Слуцкий, любили Сталина. В их атеистической душе он занимал место Бога, так как свято место пусто не бывает. У Слуцкого как у поэта был именно не политический, не государственный, а поистине религиозный культ этой земной фигуры. Даже через много лет после 1956 года в стихах о Зое Космодемьянской, умершей с именем Сталина на виселице (стихи не включены Евгением Евтушенко в сборник!), Слуцкий писал:

О Сталине я думал всяко разное,ещё не скоро подобью итогНо это слово, от страданья красное,за ним я утаить его не мог.

Конечно, Слуцкий понимал правовую ущербность сталинского социализма, но понимал его не как анекдот, а как историческую необходимость.

Я шёл всё дальше, дальше,

и предо мной предсталиего дворцы, заводы —всё, что воздвигнул Сталин:высотных зданий башни,квадраты площадей…Социализм был выстроен.Поселим в нём людей.