К. Р.

Великому князю пришлось, однако, испытать много тревог и волнений по поводу своего произведения. Не все его понимали, сыпались осуждения, неосновательные, поверхностные. Я имел случай слышать от одной дамы, супруги довольно высокопоставленного лица, нападения на это произведение, причем она негодовала, что на сцене выведен Христос и Божия Матерь, а также Апостолы. На мои уверения, что нет ничего подобного, я получил ответ: „Помилуйте, ведь мой муж был в Эрмитаже и сам это видел и возмущался“. Пришлось снова подтвердить, что на сцене Христоса нет, и 11 Апостолов тоже нет. Но почему же 11, — спросила меня дама, — а не 12? И, каюсь в том, сказал, что двенадцатый — Иуда — сидит в зале среди публики».

* * *

Рецензенты спектакль хвалили. Он был необычен — ни на спектакли Малого театра, ни на современный театр Станиславского — МХТ, где была полная иллюзия жизни, спектакль не был похож. Скорее, это была эпическая поэма в картинах. И каждая картина — как отдельная законченная глава. Отмечалась в рецензиях музыка Глазунова, выше всяких похвал был хор князя Иоанна. Не побоялись критики похвалить профессиональных актеров, хотя рядом играли любители. Хвалили и их. И правильно делали — многие падут на фронтах спешащей в Россию войны…

Конечно, невозможно было не отметить декорации, их роскошь, гирлянды живых цветов, красоту костюмов и находки режиссера Н. Арбатова.

Казалось бы, дорога на сцены театров России драме открыта. Ее так ждали в провинции, ею заинтересовался театральный мир за рубежом. Предполагались гастроли в Австро-Венгрии, Франции, Германии, Англии. Однако борьба «за» и «против» продолжалась.

* * *

Императрица Александра Федоровна отказалась быть на спектакле. Говорили, что по совету Распутина. Не был в театре Великий князь Петр Николаевич с женой. «Должно быть, был одного мнения с Синодом», — иронически заметил Гавриил Константинович. Великая княгиня Мария Павловна, прежде чем ехать на спектакль, спрашивала разрешения у священника, зная, что Синод был против постановки пьесы.

Великий князь Николай Николаевич, человек резкий, часто грубый и даже жестокий, взбалмошный и неуравновешенный, был тоже приглашен на спектакль, но не поехал в театр. Жил он тогда в Отрадном, в шести верстах от Стрельны. Пригласив к себе протопресвитера русской армии и флота отца Георгия Шавельского, Николай Николаевич сказал:

— Очень рад с вами познакомиться. После вашего назначения я внимательно следил за всеми газетами. Ни одна не отозвалась о вас худо.

Отец Георгий совершил литургию в церкви Великого князя. Церковь стояла в парке. Построенная в стиле XVI века, она была украшена древними иконами, состояние в ней было благостное. В хорошем настроении сели за завтрак.

Николай Николаевич сказал отцу Георгию, что хотел бы посоветоваться с ним по близкому ему вопросу:

— Каково ваше мнение о пьесе Великого князя Константина Константиновича «Царь Иудейский»?

— Мне она не понравилась.

— Отчего же? Мнение Синода?

— По прочтении у меня создалось впечатление, что к святыне прикоснулись неосторожными руками. Особенно мне не понравился любовный элемент, сцена во дворце Пилата, когда воины ухаживают за служанкой.

— Ну, это мелочи жизни. — Николай Николаевич помолчал и твердо сказал: — Очень рад, что вы думаете так же, как я.

По тону чувствовалось, что Великий князь очень сдержанно относится к своему двоюродному брату Константину Константиновичу.

От Николая Николаевича протопресвитер возвращался с герцогом Сергеем Георгиевичем Лейхтенбергским.

Когда поезд тронулся и разговор за шумом не мог быть слышен ни в коридоре, ни в соседнем купе, герцог вдруг спросил:

— Батюшка, что вы думаете об Императорской фамилии?

Вопрос был настолько прямолинеен, остр и неожидан, что протопресвитер смутился.

— Я только начинаю знакомиться с высочайшими особами, большинство из них я лишь мельком видел… Трудно мне ответить на ваш вопрос, — сказал он с удивлением.