К Вашим услугам, государь [СИ]

Через полчаса, умытые и обтертые, теперь уже вчетвером, путешественники уселись за стол, с твердым намерением наконец потрапезничать на славу. Дюк Эллингтон, ссылаясь на недавний плотный обед, почти ничего не ел и предпочитал потягивать столовое вино. Принцесса Манон составила ему компанию. А наши друзья налегали на баранину, которую заказал Карл. Пока барон с аппетитом расправлялся с ребрышками, Лотецки успел сбегать на соседний луг и возвратился с приличным букетом луговых цветов, которые под оценивающим взглядом Руперта разделил на две далеко не равные части. Большую часть букета взял барон и преподнес принцессе Манон, а меньшую часть вместе с легким поцелуем ручки, вручил сам доктор, зардевшись при этом как маков цвет.

В харчевне начало темнеть, хозяин зажег свечи, спугнув старого попугая на люстре. Крылатый злословник с удовольствием забрался в свою привычную клетку и принялся хрустеть конопляным семенем, приговаривая что-то про непобедимые знамена герцога де Маликорна, картинно закатывая глаза и поводя огромным клювом.

— Пожалуй мы здесь заночуем, — обратился Руперт к Эллингтону, оставляя Карлу смириться с этим решением.

— Вы правы, любезный барон, — согласился с ним дюк и посмотрел на принцессу Манон, спугнув девичий взгляд, направленный в сторону Лотецки.

— Конечно, дядя, как вам будет угодно, дядя, — впервые прозвучал колокольчиком голос юной Манон. Лотецки удивленно опустил обглоданную баранью кость мимо тарелки, глаза его потеплели и затуманились…

6

10 июня, 8 часов вечера

Солнце садилось, все никак не могло сесть, словно прилипло к горизонту, лягай его выхухоль… Смеркалось. Стряхнув на пол шелуху от последней порции орешков, высокородная девица Строфокамилла неохотно покинула наблюдательный пункт у парадного окна. Рыцарь все не являлся. Вот и сегодня не явился. Как уехал проклятый Руперт фон Мюнстер, так и сгинул, ему и невдомек, что на него взгляды страстные метала, планы строила… Все дела у него, да поручения. То походы какие-то идиотские, словно в отечестве делать нечего, то кампании. Девица не больно-то разбиралась, где поход, где кампания, чем они разнятся и на какого нечистого нужны… Майолика какая-то, тьфу! Знала одно: все это мужики выдумали, лишь бы дома не сидеть, вожжа у них под мантией, это всегда так было. А нашей сестре одни слезы и тоска зеленая.

Два года назад по дороге в Вестфалию барон провел у них в доме целую неделю. Он постоянно молчал, переживая свое поражение, не обращал на хозяйку никакого внимания. Да и сама Строфокамилла не очень то тогда замечала фон Мюнстера, ее мысли занимал благородный и богатый рыцарь, живший по соседству. Ах, он оказался таким подлецом. А ведь она все внимание ему уделяла, она так преступно мало проводила времени с бароном, барон, бедняжка, так нуждался тогда в заботе и ласке. И так и уехал в свою далекую Вестфалию. А вчера вдруг как вихрь проскакал мимо, забежал торопливо в дом, спросил стакан вина, не узнал, не посмотрел, полетел дальше. Одно слово, мужчина. И опять сиди одна, как дура какая.

Позвать, что ли, бабку-сводницу все-таки? Вот этого не хотелось никак. Собой не уродина, кажись… Какая-никакая, а родовитая барышня. По харчевням не таскаюсь. Говорят, вчера в харчевню гости какие-то прибыли навороченные. Принцесса Манон Хельветцкая и с каким-то дюком Эллингтоном, ну и имечко, просто госссподи, натощак не выговорить. Басурман. Знаем мы таких принцесс, которые по харчевням шастают. Принцессы в замках сидят, под замком. Ждут рыцаря или там принца… Ждите, ждите. Охмурит его кабацкая вертихвостка, больно надо ему у замка горло драть… Ну хоть бы какую завалящую дуэль или скрипучую серенаду, а там и под венец… Правда, скоро осень, а там и зима, сезон ассамблей — последняя надежда.

Тьфу, опять эти мысли тягучие, надо дурака позвать — отвлечься… Дураками мир красен, читай, дурак, задаром, что ль, тебя в науку отдавали, читай придворный листок. Надо быть в курсе. Да и не дурак ты вовсе, всем бы такими дураками быть. Строфокамилла хоть и шпыняла дурака, чтоб не забывался, кто он есть, да место свое знал, но баллады его слушать любила, и смутно чувствовала: не простой он дурак.

Явился дурак, привычно и нестарательно потряс бубенчиками, лениво кувыркнулся. Надобности эти справлял абы как, для проформы, знал — так проще. Всем. Ну дурак я, дурак… Разгладил «Придворный листок», да ты аккуратнее, скотина, за него деньги плачены, гонцу опять же на эль в лапу дадено, не порви, запорю… Дурак сделал вид, что испуган, знал — сильно не запорет… Забубнил без души: