«К» - значит кара

Венделл и его спутница расположились через две компании от того места, какое они занимали накануне. Венделл снова принялся изучать газеты: одна была на английском языке, издаваемая в Сан-Диего, другая на испанском. Тот факт, что я разместилась поблизости, почти не привлек их внимания, я же старалась не встречаться взглядом ни с Венделлом, ни с его спутницей. Время от времени, как бы от нечего делать я что-либо снимала, делая вид, будто меня интересуют архитектурные детали, необычные ракурсы, морские пейзажи. Но стоило мне навести аппарат на что-нибудь в направлении пары, они это каким-то образом сразу же чувствовали и, подобно экзотическим формам морской жизни, тут же принимали защитные позы, как бы втягиваясь в раковину.

Обед себе они заказали к бассейну. Я пожевала в баре привычные креветки с соусом, уткнувшись носом в журнал, а на самом деле не сводя глаз с моих подопечных. Потом снова взяла книжку и легла загорать. Время от времени я подходила к мелкому краю бассейна и мочила в воде ноги. Несмотря на июльскую жару, вода казалась очень холодной, и стоило только чуть-чуть – дюймов на шесть – опустить в нее ноги, как у меня перехватывало дыхание и возникало сильное желание завизжать. В общем, я не ослабляла бдительности до тех самых пор, пока не услышала, что Венделл договаривается насчет морской рыбалки на завтра. Если бы я была параноиком, то могла бы воспринять, эту новость как уловку, призванную прикрыть его очередное долгое исчезновение, но от кого и от чего

понадобилось бы ему исчезать сейчас? Он обо мне не имел никакого представления, я же, со своей стороны, не дала Джаффе никаких оснований подозревать, что я знаю, кто он такой.

Чтобы как-то убить время, я решила написать открытку Генри Питтсу, своему домовладельцу в Санта-Терезе. Генри восемьдесят четыре года, и он восхитителен, я его обожаю: высокий, стройный, с изумительно красивыми ногами. Он добродушен и очень умен, гораздо умнее многих моих знакомых, которые вдвое его моложе. Впоследнее время Генри пребывал в постоянном расстройстве, потому что Вильям, его старший брат, которому уже исполнилось восемьдесят шесть, по-старчески приударял за Рози, венгеркой, державшей таверну на нашей улице. Вильям приехал к нему из Мичигана (где жил постоянно) в начале декабря прошлого года, чтобы стряхнуть с себя состояние депрессии, охватившее его после того, как у него произошел сердечный приступ. Вильям и при самых благоприятных обстоятельствах был не подарок, но "схватка со смертью" (так он называл случившееся с ним) многократно усилила все его худшие черты и качества. Насколько я понимаю, другие братья Генри – Льюис (которому было уже восемьдесят семь), Чарли, (ему шел девяносто первый), Нелл (в декабре исполнилось девяносто четыре), – провели свободное и демократическое семейное голосование и, в отсутствие самого Генри, наградили его возможностью принять у себя Вильяма.

Визит, первоначально планировавшийся на две недели, растянулся уже на семь месяцев, поэтому столь продолжительное и тесное общение начинало сказываться. Вильям, занятый лишь собой ипохондрик, чопорный, неуравновешенный и набожный, влюбился в мою приятельницу Рози – женщину властную, неврастеничную, кокетливую, своевольную, скаредную и не привыкшую лезть за словом в карман. Эту пару, наверное, и в самом деле подбирали на небесах. Любовь сделала их обоих довольно игривыми и шаловливыми. Бедный мой Генри чем дальше, тем тяжелее переносил все это. Мне же происходившее казалось милым и забавным, но со стороны, конечно, судить всегда легче.

Закончив открытку Генри, я написала еще одну – Вере, вписав в свое послание несколько тщательно составленных фраз по-испански. День казался бесконечным: жара, насекомые и дети, периодически поднимавшие в бассейне такой гвалт, что казалось, голова расколется. Похоже, Венделл и его спутница не имели ничего против того, чтобы целыми днями жариться на солнце. Неужели они ничего не слышали о морщинах, раке кожи, солнечных ударах?! Мне же было трудно сосредоточиться на книге, которую читала, и время от времени я убегала в тень. По поведению Венделл был совершенно не похож на человека находящегося в бегах. Напротив, он держался так, будто ему абсолютно некуда и незачем торопиться. Возможно, успешно скрываясь на протяжении пяти лет, он уже перестал считать себя беглецом, и был твердо уверен, что официально числится погибшим.