Кабальеро плаща и гитары том 3 и 4

Мой стадион. Мой концерт. Мои связи. Моя раскрутка и рекламная кампания среди диаспоры. И даже программа и репертуар мой. Я лишь позволяю им считать себя в группе значимыми и важными, скинув на них музыкальную рутину. Рутину, которую потянет любой музыкант их уровня (а таких тысячи), персонализация вторична. По сути они — мои статисты. Так думал бы я на их месте, и скорее всего они не далеко от этих мыслей ушли. Почему именно сейчас хандрят, ведь вряд ли мысли возникли сутки назад? Так ведь лабать по клубам — это совсем одно, а концерт пусть на самом маленьком в столице, но СТАДИОНЕ… Это совсем-совсем другое! Вот дерьмо и попёрло. И лекарство одно — загрузить парней работой, чтоб думать некогда было.

Я повёл их к служебному входу (где что на стадионе находится Сильвия сбросила медийкой; она много чего сбросила). Охранник на входе попытался бузить, что-то говоря про записи, цель визита, предоставление чип-паспорта и сетчатки, повторяя фразу «не положено». Но отхватил по мордасям и затух — у меня не было настроения продираться через бюрократические препоны. А вот вырубать с одного удара я научился отлично.

— Ну и зачем? — услышал сзади голос Марты.

— Мне его вид хозяина жизни не понравился, — честно признался я, оглядев вытянутые лица и раскрытые рты парней. — Не он тут решает, кому проходить, кому нет, кому что. Он просто привратник, швейцар.

Вид у сего швейцара был действительно излишне высокомерный, а после траурной церемонии мой внутренний «я» придерживался мнения, что подобным камрадам лучше разок съездить по морде для перезагрузки их восприятия себя в мире, чем потом над их прахом будут плакать их же вдовы и сироты. Добрый я, добрый, не надо «ля-ля». Просто сегодня немного нервный.

— Спокойно, мальчики! Дворцовая стража! Спокойно! — успела выскочить вперёд меня Марта, светя ангельской «ксивой», а две её девочки стиснули мою тушку справа и слева, дабы ничего более не выкинул. — Ваш сотрудник проявил неуважение, он жив и с ним ничего не будет!..

— А-а-а…

— Но-о-о… — Выскочившие из караулки (или как называется это помещение, выходящее в основной коридор окошком для пропусков и бронированной дверью) растерялись — три вооружённых (оружие отчётливо выделялось на поясе) девочки-ангела навевали на размышления.

— Двигайте! — подтолкнула меня вперёд одна из гномиков, и мы пошли.

В сплетениях служебных помещений под трибунами можно было потеряться. Настоящие лабиринты. Но я уже заучил присланную схему, и уверенно вёл парней прямиком к нужному выходу на поле. Парни покорно плелись следом. За ними — двое гномиков подстраховки. Марта осталась разбираться с охраной, догонит позже.

А вот и поле. Так вот ты какое, футбольное поле вблизи!..

На футболе я бывал часто — до корпуса по четыре-пять раз в год стабильно ходил на домашние матчи «Эстудиантеса». И на стадионе «Атлетико» тоже был. На фанатской трибуне, в данный момент слева от нас в самом конце. И привык, что стадион — это очень яркое место. И в плане освещения, и в плане эмоций. Теперь же перед нами после освещённых коридоров служебных помещений стояла… Ночь. Темнота поля, уже застеленного защищающим траву покрытием (ну и что, что Венера, футбол же, а значит трава должна быть натуральной, для неё под потолком специально лампы со смещёнными спектрами стоят), мягким и упругим — на такое неплохо падать — не разобьёшься. Кстати, потому, наверное, экспрессивные артисты и любят сигать в зрительный зал — если не поймает их толпа, всё равно не убьются, а смотрится красиво. И над этим белёсым покрытием до самого потолка возвышалась… Темнота.

Потолок был виден, темнота была не абсолютная — сцена справа от нас пронзала её по всей толщине лучами света притушенной, но достаточно яркой рампы. Под потолком поля скрадывались силуэты гротескных конструкций приборов освещения, климатических, и иных, боюсь знать их предназначение. Футуристический рай. И словно яркая звезда в небе над Вифлеемом, перед правой фанатской трибуной сияла во тьме сцена. Она в основном была собрана, но не до конца, там ещё сновали рабочие, что-то доделывая; их крики и говор фоновым эхом разносились по помещению (хорошая акустика, для концерта это здорово). Освещена была не на полную мощность — а зачем, не концерт же, а только подготовка — но в темноте поля смотрелась эффектно. В сумраке от её света виделись даже самые дальние трибуны.

— Охренеть! — выдал эпитет поражённый видом Хан. — Я бывал тут только на матчах. Сейчас всё совсем по другому смотрится.

— А то! — поддержал его я.

— И бывал на трибуне, не на поле, — добавил Фудзи.

— Не на поле, — согласился Хан. — А здесь круто. Хоть и темновато.

— Ребят, вам чего? — подошёл к нам какой-то мужик. Какой — не знаю, на охрану не похож, но и на работягу тоже как-то не смахивал. Но мне было всё равно кто это.

— Ищем сеньориту Сильвию Феррейра, — произнёс я, выделяя уважительной интонацией имя Кудряшки.

Тип мгновенно скис и указал на противоположную от нас через поле трибуну:

— Они там.