Кабинет доктора Либидо. Том VI (Н – О – П)

В Москве круг общения П. составляли музыканты и любители музыки: композитор М. Ф. Гнесин, поэт К. А. Липскеров, писательница Л. Я. Гуревич, издательница «Северных записок» С. И. Чацкина и др. Вскоре П. добилась определенной известности в литературной среде. Она пробовала себя в различных жанрах: писала прозу, детские сказки, оперные либретто. Под псевдонимом Андрей Полянин выступала как художественный критик. Однако, тесного сближения с признанными метрами не произошло: «Была я здесь в Литературно-художественном кружке. Ассортимент великолепный — все поэты и философы с тиком. Андрей Белый истеричен и глуп до грации, у Кречетова лоб в 1 сант. Тут же Абрамович (Арский) тоже из уважения устроил на лице тик, Бердяев с высунутым языком; на всем печать золотухи и онанизма. Вяч. Иванов сравнивал Блока с Некрасовым; все это было бы смешно, когда бы не было так мерзко».

16 октября 1914 П. познакомилась с М.

 Цветаевой на музыкальном вечере в доме поэтессы Аделаиды Казимировны Герцык-Жуковской. Глубокая взаимная страсть сразу охватила обеих. В этом союзе П. играла роль старшей, более активной партнерши. В глазах М. Цветаевой П. являлась обольстительницей: проклятой женщиной (femme damnee) Ш. Бодлера

или молодой трагической леди У. Шекспира. На Рождество 1914–1915 М. Цветаева уехала вместе с П. в Ростов, оставив дома мужа и полуторагодовалую дочь. Друзья и родственники были в панике. Из письма Е.О.Волошиной, близко знавшей семью Цветаевой-Эфрон: «Вот относительно Марины страшновато: там дело пошло совсем всерьез. Она куда-то с Соней уезжала на несколько дней, держала это в большом секрете. Соня эта уже поссорилась со своей подругой, с которой вместе жила, и наняла себе отдельную квартиру на Арбате. Это все меня и Лилю очень смущает и тревожит, но мы не в силах разрушить эти чары».

Лето 1915 подруги провели в доме поэта М.А.Волошина в Коктебеле. П. ревновала М. Цветаеву к поэту О. Э. Мандельштаму. Та, в свою очередь, волновалась за мужа, уехавшего на фронт: «

Сережу я люблю на всю жизнь, он мне родной, никогда и никуда я от него не уйду…» Несколькими строчками ниже: «Соня меня очень любит, и я ее люблю — это вечно, и я от нее не смогу уйти». Отношения сопровождались бурными ссорами и не менее бурными примирениями. Обе настаивали на соблюдении верности и предвидели драматическую развязку.

По возвращении в Москву в сентябре 1915 П. призналась в своих стихах: «Сонет дописан, вальс дослушан / И доцелованы уста». В этот период у П

. обострились симптомы базедовой болезни, появились сильные головные боли и бессонница. Зимой 1915 П. и М. Цветаева на две недели отправились в Петербург. Это была их последняя совместная поездка.

Из письма М. Цветаевой: «В феврале 1916 года мы расстались. Почти что из-за Кузьмина, то есть из-за Мандельштама, который не договорив со мною в Петербурге, приехал договаривать в Москву. Когда я, пропустив два мандельштамовых дня, к ней пришла — первый пропуск за годы, — у нее на постели сидела другая: очень большая, толстая, черная…»

Новой подругой П. стала Людмила Владимировна Эрарская (ок. 1890–1964), в то время актриса театра К. Незлобина. Высокая, темноволосая женщина восточного типа, Л. В. Эрарская резко отличалась от М. Цветаевой как внешне, так и внутренне. Она обладала выраженной женственностью, светскими манерами, а, главное — не писала стихов, т. е. не создавала духа соперничества или, по выражению М. Цветаевой, «поединка своеволий». Тем не менее, по воспоминаниям очевидцев, П. до конца жизни хранила фотографию М. Цветаевой.