Читаем Каблуки в кармане полностью

Позже оказалось, что метание будильников – чрезвычайно популярное занятие, не вызывающее никаких нареканий или осуждений со стороны людей, воспринимающих утренние часы как личное оскорбление. Некоторые из них в ранний час представляют не меньшую опасность, чем не вовремя выпавшие из берлоги мишки.

Цивилизация, тысячелетиями вытачивавшая из пещерного человека руководителя крупной компании или скрипача-виртуоза, в семь часов утра отступает под натиском природы. Несчастные щурятся, пытаясь разглядеть в запотевшем зеркале ванной человека, но видят то, что видят – человекообразное существо, движимое самыми примитивными потребностями.

Большую часть утренней программы они совершают в полном беспамятстве. В отключке чистят зубы, в коматозе бреются, в полусне одеваются. Если их вовремя не схватить за шиворот, они могут уйти из дома в пледе на бедрах и с йогуртом в кармане. К некоторым способность соображать возвращается, только когда они на своих «Тойотах» въезжают на офисную парковку. Они могут вводить в заблуждение домочадцев, придерживаясь вертикального аллюра и более или менее адекватно поддерживая нехитрую беседу. Но иногда их прицелы сбиваются, и тогда на вопрос сына: «Папа, когда придешь домой вечером?» папа, не моргнув глазом, отвечает: «Количество благосостояния прямо пропорционально степени обертывания». Окоченевшего крошку уносят в школу.

Малыши, кстати, редко когда способствуют повышенной радости при встрече нового дня. Я прекрасно помню, как выглядели мои друзья, у которых я провела всего неделю, когда только в пять переставала рыдать их новорожденная дочь, а в шесть тридцать им уже надо было вставать. Я собственноручно вкладывала в их недвижимые пальцы ложки с кашей и считала вслух: «Раз, два, три, раз, два, три», заставляя под счет пережевывать пищу. Через неделю, подволакивая конечности, я уехала домой, а молодая семья невидящими взглядами провожала меня до порога и рассеянно махала в пустоту.

Короче говоря, утро – непростое время. Но самое обидное, если вы полны сил и энергии, если у вас настроение поднимается от одного вида апельсинового сока, и утренние новости действуют на вас, как веселящий газ, а никому вокруг до всего этого нет дела, потому что воскресить заснувшего динозавра невозможно. Моя подруга, а ведь она из этих самых совестливых и покладистых, добрых и миролюбивых людей, хладнокровно глядя в мои веселые глаза, как-то раз сказала: «Сейчас полдевятого утра. Мне плохо. Мне будет плохо, даже если ты подаришь мне неделю в Диснейленде. Поэтому, пожалуйста, заткнись и перестань радоваться жизни». Естественно, я немедленно выключила свою волну утренней бодрости и оптимизма и надулась. После обеда подруга пришла в себя, начала подлизываться и проявлять инициативу, но было поздно. Теперь болотной жабой молчала я. Так мы упражнялись несколько дней, пока мне это все не надоело и я не встала с утра мрачнее тучи.

Но мы еще держались в рамках приличий, в отличие от тех несдержанных граждан, которые по утрам мечут блюдца во всё, что кашляет, или, пожелав вам доброго утра, падают носом в овсянку. И с этим практически ничего нельзя поделать. Нет, конечно, есть варианты, можно попробовать вставлять спички в глаза и подсыпать транквилизаторы в пену для бритья, но мне кажется, в некоторых случаях лучше отступить.

В конце концов, приноровиться к биологическим ритмам близких – не самая сложная задача. И ничего, если кто-то не соображает до обеда. Есть те, кто до конца жизни оказываются не в состоянии проснуться и запустить, наконец, рассудок. А до обеда можно и потерпеть…

Домашние вечеринки

Конечно, оно было во все времена – желание расцветить свою жизнь праздником, тем более таким, как Новый год. Он до сих пор кажется мне фантастическим, украшенным гирляндами огней, огромным трансатлантическим лайнером, с песнями и танцами плавно приближающимся каждый раз в одно и то же время к берегу замордованных жизнью сирых аборигенов. Едва заприметив его на горизонте, аборигены начинают веселиться, нервничать, бегать по магазинам, строгать в салат морковку и обзванивать всех встречных-поперечных, щедро раздавая невыполнимые по большей части пожелания и многозначительно намекая, что как встретишь, так и проведешь…

Лично у меня однажды был пьяный в сосиску новогодний поезд с проводниками, которые после полуночи превратились в овощи и отзывались только на кодовые слова «наливай» и «выпьем». Был лифт, застрявший между этажами, праздничное перестукивание с родственниками через двери и обсуждение того, как «подать» в кабину заключенного шампанское. Были и Новый год в одиночестве, и вдвоем с любимым, и в компании совершенно незнакомых людей. Я уверена, что не все еще перепробовала и многое ждет меня впереди, но от одного способа встретить праздник у меня сердце тает и мурашки пробегают по телу. Это домашняя вечеринка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее