Каботажное плаваньеНаброски воспоминаний, которые не будут написаны никогда

Ах, нет-нет, не очень-то грандиозным успехом ознаменовался для меня обед, который мы с Зелией давали в честь Жермано Табакова и Мириам Фраги, президента и директора-распорядителя Фонда. Какой там успех! Провал, а не успех, и от позора мне не отмыться до могилы. На предварительном совещании решено было не подавать виски, ибо свободный художник слова, живущий исключительно гонорарами, не может накачать бурбоном и скотчем три сотни человек. Для создания непринужденной обстановки хватит батиды[71] и пива. И было заказано уж не знаю сколько вагонов пива — половина для обеда, половина для вечернего приема в Фонде. Дома, в холодильнике лежал обычный дневной запас, на посторонних не рассчитанный.

…Я встал из-за стола и начал по своему обыкновению обходить гостей, чтобы узнать, всего ли у них в достатке и не нужно ли чего, вышел на веранду, спустился в сад, добрался до бассейна, приветствуя всех и осведомляясь, нет ли каких пожеланий. Антонио Карлос и Вальтер Морейра Салес, сидевшие за одним столиком, ответствовали, что, мол, попросили официанта принести им еще пива, а он и пива не несет и сам запропал куда-то.

Я двинулся на кухню, и на кухне узнал, что исполнить пожелание гостей никак невозможно по причине полного отсутствия пива: все, что было в доме, подано и выпито, а то, что было заказано, не прибыло. По ошибке все это разлитое в бутылки пивное море отправили в Фонд, для вечернего приема. Сделать ничего было нельзя, исправить положение не представлялось возможным, я впал сначала в растерянность, затем в смятение, а потом и в такое отчаяние, что не нашел в себе отваги для того, чтобы вернуться на свое место. Министр и банкир ждали меня напрасно. Срам!

А Вальтер Морейра Салес — старый друг! Он летал в столицу подписывать акт об учреждении Фонда, он приехал в Баию на инаугурацию, остался на обед!.. С того дня я стал избегать его, а потом, когда над нашим Фондом нависли черные тучи, и исполнительная директриса Мариам Фрага предложила обратиться к Салесу за помощью и содействием, я умолил ее не делать этого. Вальтер Морейра Салес в моем доме страдал от жажды и остался совершенно трезв. Мыслимо ли пережить больший позор?!

Порто-Алегре, 1942

В Монтевидео — торжественные проводы бразильских политэмигрантов на родину. Бразилия объявила войну третьему рейху и его сателлитам, и мы, изгнанники и изгои, сочли своим долгом сотрудничать с правительством и готовы бестрепетно идти в тюрьму. Наш порыв не остался незамеченным, и несколько тысяч жителей уругвайской столицы пришли проводить последних романтиков. Речи, гимны, здравицы в честь союзных держав и их лидеров — Рузвельта, Черчилля, Сталина. «Вива Эсталин!» — звучит громче всего. У Господа Бога обнаружились усы, а родился он, оказывается, в грузинском городке Гори. Когда же митинг подходит к концу, меня призывают к лидеру аргентинской компартии Родольфо Гиольди, и он сообщает мне решение руководства:

— Ты с ними не едешь.

Я взрываюсь праведным гневом: на каком основании меня пытаются лишить чести и славы, отделить от патриотов, добровольно кладущих голову на плаху?! Чем я хуже других?! Родольфо успокаивает меня: «Не кричи, ты завтра тоже отправишься в Бразилию, только отдельно от остальных; они поедут поездом, а ты полетишь самолетом в Порто-Алегре с важнейшим партийным поручением». Он начинает объяснять его суть, я внимаю. Дело касается Престеса, я чувствую всю меру возложенной на меня ответственности.

В должности интервентора[72] штата Рио-Гранде-до-Сул состоял в ту пору генерал Кордейро де Фариас, в будущем — маршал, а в прошлом — один из командиров «Колонны Престеса». В своей книжке «Рыцарь Надежды» я более чем лестно отозвался о его мужестве и таланте военачальника, надо думать, он остался доволен. Ну, так вот, мне следует встретиться с ним, разъяснить позицию коммунистов, решивших поддержать режим Жетулио Варгаса, раз уж тот объявил войну нацизму, а также сообщить, что было бы очень желательно и полезно, если бы он, Кордейро де Фариас, нанес визит Престесу, благо повсюду называет себя его другом. Визит этот нарушил бы ту глухую изоляцию, в которой уже семь лет пребывает главнокомандующий «Колонной» — ой, вру: главнокомандующим был генерал Мигел Коста, Престес же — начальником штаба, но заправлял всеми делами, распоряжался и отдавал приказы всем, включая Косту, он, и никто другой. Руководящие товарищи из аргентинской и уругвайской компартий сочли, что если подобное предложение Кордейро сделает известный писатель, воспевший, можно сказать, его и обессмертивший, то шансов на успех будет больше. Родольфо вручает мне билет на самолет, прижимает меня к груди: «С Богом!»