Читаем Качели полностью

Полусонная, натянув на плечи одеяло она прошла к телефонному столику, взяла трубку.

«Минуту, сейчас будете говорить»… – услышала голос дежурной телефонистки.

Переминалась на холодном полу босыми ногами, придвинула кресло, села. В трубке прозвучал срывающийся Женечкин голосок:

«Алло! Ксюша? Это я! Не перебивай, ладно? Я с междугородного пункта, звоню по талону… У меня только семь минут»…

На линии потрескивало, попискивало, переговаривались какие-то посторонние голоса. Она подтянула ноги к подбородку, закуталась плотнее в одеяло.

«Ксюша! – с чувством говорила Женечка. – То, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами, об этом не должен знать ни один человек. Иначе произойдёт трагедия!»

Женечка на том конце провода торопилась, глотала слова.

«У нас с ним произошло, понимаешь! Он меня взял как женщину. Уже несколько раз… Я тебя, наверное, разбудила, да? Ксюшенька, родная, прости! Я так счастлива! Только умоляю, слышишь? Никому ни слова! Обещаешь?»

Из спальни вышла заспанная мать, спросила вполголоса:

– Что-то случилось, дочка? Кто звонит?

Она махнула рукой:

– Иди, всё в порядке.

И, следом, в трубку:

– Кто, чёрт возьми, взял тебя как женщину? Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

«Как ты не поймёшь, Ксюша! – послышался ответ. – Это же он! Неужели не догадываешься? Он, он!»

В трубке проскрипела мембрана, механический голос телефонистки произнёс:

«Абонент, ваше время истекло!»

Раздались короткие гудки.


4.


О грехопадении Кициса говорили в те дни не меньше, чем о последовавшем вскоре падении Берлинской стены. Говорили в основном университетские женщины. Им, что называется, наплевали в душу. Идеальный мужчина, рыцарь без страха и упрёка оказался на поверку заурядным потаскуном, каких вокруг пруд пруди. Почуял поблизости бабский подол, и разом сделал стойку. Тьфу!

Публика ожидала дальнейшего развития событий, и они не замедлили последовать. Продолжавшая хранить тайну отношений с Кицисом Женечка тайно сделала аборт. Тайна немедленно сделалась всеобщей.

«Что-то нас ждёт впереди?» – злорадствовали мигом возненавидевшие Кициса оскорблённые поклонницы.

Кумир ничем себя не выдавал. Связь с геологичкой не афишировал, продолжал как ни в чем не бывало появляться с прежней пассией. Осчастливленная Женечка честно держала язык за зубами доверяя под величайшим секретом подробности отношений со знаменитым любовником ей одной: знала, что она не проболтается.

Подругу было не узнать. Куда девалась большеротая, с наивной чёлкой на лбу провинциалка по любому поводу удивленно распахивавшая глаза? Любившая восклицать: «Ну ты!» и «Ой, это прямо!..» У неё изменилось всё: походка, причёска, глаза, способ выражать мысли. Как заметил редактировавший университетскую юмористическую газету «Колючка» признанный сердцеед и остряк Эдик Акопян: «Я снова поверил в Дарвина. Эволюция может творить чудеса». Чего не смогла достичь вузовская система воспитания и дружески опекавшая чокнутую геологичку Ксения сделали любовь и страсть.

– Я буду достойна его, вот увидишь, Ксюша!

Женечка стала посещать открытый для школьников старших классов дневной музыкальный лекторий «Знаете ли вы классическую музыку?» (Кицис играл на фортепиано). Вечно голодная как крыса, стрелявшая где только можно десятку взаймы сшила в ателье Дома офицеров, самом дорогом в городе, шикарный костюм из серебристо-бежевого итальянского велюра в котором появилась на факультетском вечере подобно Золушке из сказки Перро.

В воздухе запахло грозой: у Женечки появились поклонники – такое и во сне не могло присниться! Причём, не завалящие неудачники готовые на любой вариант, нет! Ребята из первого эшелона, имевшие богатый выбор, и в их числе богач и кутила Эдик Акопян, в активе которого значились собственный мотоцикл «Иж-350» и любящий папа торговавший пивом на городском рынке.

Женечка повела искусную игру. Не строила из себя недотрогу, поклонников сходу не отвергала. Позволила Акопяну сводить себя вечером на шашлык и белое вино в «Стекляшку» с последующим провожанием на заднем сидении мотоцикла, но, однако, без заезда в Эдикину холостяцкую кооперативку, о чём редактор «Колючки» её всю дорогу умолял. Душу свою и тело Женечка берегла для единственного избранника…


5.


Странная, необъяснимая вещь – чувство, в жизни не угадаешь, какое выкинет коленце. Он же совершенно Ксении не нравился. Нисколечко!

Как-то ей навязали со стороны кафедры физкультуры поручение: провести воскресный однодневный турпоход в Голубиное ущелье в окрестных горах. В группе оказался Кицис окончивший к тому времени аспирантуру, читавший курс по истории театра на искусствоведческом отделении филфака. Рядом, разумеется, была Алла.

Ксения наблюдала за ними – в автобусе, перевозившем группу на горную турбазу, во время пешего перехода с несколькими запланированными подъёмами, спусками и короткими привалами.

Они выделялись среди остальных участников похода – бросавшейся в глаза спортивной формой, горными ботинками импортного производства. Кицис с чудным ровным загаром на лице был в ярко-алой штормовке и вязаной тирольской шапочке, с биноклем на шее.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза