Кадеты и юнкера. Кантонисты

Дрессировка, которой мы подвергались в помещении школы днем и ночью, была жестокая и отличалась большим разнообразием. В нее входили и классические приседания, выполнявшиеся во всех углах и при всех случаях для развития «шлюза» и «шенкелей», и бесчисленные повороты направо, налево и кругом, чтобы довести нашу «отчетливость» до совершенства, и многое другое. Курительная комната, спальни, коридоры и все прочие помещения были постоянной ареной этих занятий. Дежурные офицеры, посуточно находившиеся в помещении эскадрона, делали вид, что ничего не замечают, так как понимали и ценили эту систему, сочувствовали ей и сами ею в свое время были воспитаны. Надо при этом отдать полную справедливость старшему курсу в том, что он для дрессировки молодежи не жалел ни своего времени, ни сил, ни отдыха. С утра и до вечера можно было наблюдать повсюду картину того, как «корнеты», расставив каблуки и запустив руки в карманы рейтуз, трудились над молодежью во славу школы. Такой труженик обыкновенно начинал с того, что, разведя каблуки, коротко звякал шпорами и командовал:

— Молодежь!.. В такт моим шпорам до приказания.

Немедленно комната наполнялась вокруг него четко вращающимися автоматами. В спальнях некоторые переутомившиеся «корнеты» давали себе отдых, «молодых», впрочем, не касавшийся. Отдыхающий «офицер» лежал на койке, а рядом с ним два или три «сугубца» в интересах развития «шенкелей» методично приседали, держа руки фертом в бока. Только после девяти часов вечера, перед тем как ложиться спать, в эскадроне прекращался всякий «цук», и юнкера младшего курса могли отдыхать, лежа на кроватях, читать и делать все, что им угодно, никем и ничем не тревожимые. Перед сном, в 10 часов вечера, юнкера младшего курса были обязаны складывать на низкой тумбочке, стоящей у ног каждой кровати, свою одежду и белье в правильные квадраты, причем нижним и самым большим был китель, затем, все уменьшаясь в размерах, рейтузы, кальсоны и носки. Поначалу, пока юнкера младшего курса не набивали себе руку в этом деле, квадраты были недостаточно правильными, и тогда случалось, что дежурный по эскадрону портупей-юнкер будил виновника и заставлял его при себе заново складывать квадраты, в наказание давая ему один или два наряда.

На языке школы, то есть особом кавалерийском жаргоне, на котором юнкера говорили между собой, почти всякое понятие и всякая вещь в училищном общежитии носили свои особые наименования. Так, начальник школы назывался «сто пятьдесят большое», командир эскадрона — «сто пятьдесят малое», инспектор классов полковник Генерального штаба С. — «сто пятьдесят капонирное», старший врач — «сто пятьдесят клистирное», а сменные офицеры — «двадцать шесть». К химии, артиллерии, фортификации и прочим «некавалерийским» наукам можно было относиться с небрежностью, зато науки, имевшие прямое отношение к службе в кавалерии, такие, как езда, вольтижировка, военно-саперное дело, иппология и другие, должны были изучаться не за страх, а за совесть, и манкировать ими или — на юнкерском языке — «мотать» считалось непозволительным, и молодежь за попытки к этому строго наказывалась старшим курсом. Кадеты, переведенные в школу по окончании курса, считались прибывшими из такого-то «болота», окончившие среднюю школу в штатском учебном заведении числились «прибывшими с вокзала». Шпоры и кителя могли быть только у «корнетов», те же предметы на юнкерах младшего курса именовались «курточками» и «подковками». Зад юнкера младшего курса назывался «крупом», и так как полагалось считать, что «молодой» ездить не умел и потому натирал себе эту часть тела, то при каждой покупке чего бы то ни было в юнкерской лавочке ему вручалась обязательным приложением крохотная баночка вазелина для смазки воображаемых повреждений.

«Молодого», обнаружившего неприличный аппетит за казенным столом, господа «корнеты», чтобы научить приличию, после обеда вели в лавочку и там закатывали ему «скрипку»; она заключалась в том, что его кормили разными вкусными вещами, но в таком порядке, что он рано или поздно кончал «поездкой в Ригу», ему любезно предлагали после арбуза кильки, затем кефир, виноград, ростбиф и т. д.

Из четырех дверей, ведущих в спальни эскадрона, где юнкера располагались повзводно, две были «корнетскими», равно как и половина зеркал-трюмо, там стоявших. Пользоваться ими младший курс не имел права. То же самое относилось и к курилке, где на полу имелась борозда, по преданию проведенная шпорой Лермонтова и потому именовавшаяся «Лермонтовской», за которую «зверям» доступ был запрещен.

В Николаевском кавалерийском училище, которое М. Ю. Лермонтов окончил в 1834 году, культ его поддерживался традициями; самому поэту приписывалось авторство многих традиций, существовавших в школе моего времени. На юнкерском языке его иначе не называли как «корнет Лермонтов». Даже наш сменный офицер, также в свое время окончивший школу, на строевых занятиях командовал нам:

— От памятника корнету Лермонтову по линии в цепь… бегом марш!