Вспоминается один случай, закончившийся трагически для одного из наших кадет. Изредка кадеты приглашались в дома служащих Компании Суэцкого канала. Мне, малышу, удалось только два раза побывать в одном из этих домов, и только как певчему. Старшие же кадеты приглашались, конечно, чаще. Это были обычно вечеринки, на которых выступали и хозяева, и гости, всякий, кто обладал каким-нибудь талантом. Пели, танцевали, играли на рояле. Слуги-арабы в бурнусах и чалмах разносили среди гостей прохладительные напитки. Кадетам перепадало и виски с содой, а нам, малышам, лимонады да шербеты. Нужно сказать, что вообще с алкоголем мы познакомились гораздо позже, уже в Югославии. А тут не давали даже пива, и воспитатели за этим строго следили. Правда, мы сами делали что-то вроде настойки на финиках, запечатывали бутылки и зарывали их в песок. Получалось что-то вроде ситро, только крепче. А иногда забудешь о бутылке или же не найдешь ее, так как песок затягивает; а потом будит тебя ночью выстрел – это бутылке надоело в песке сидеть, она и вылезет, а пробка – в потолок! Но, как правило, с алкоголем мы не были знакомы. Итак, возвращаюсь к вечеринкам. На одной из них кадет Костя Греков влюбился в красивую итальянку. Костя всерьез принял весь арсенал женского кокетства – и потупленные глазки, и улыбки, и кто знает, может быть, и поцелуй украдкой. И Костя решил жениться. Но сердце его «симпатии», как называли тогда, было не то отдано другому, не то просто ей было совершенно ясно, что брак с безвестным русским беженцем ничего хорошего ей сулить не может. Во всяком случае, Косте было отказано, и он решил покончить с собой. В этом отношении в семье вообще было что-то неблагополучное, так как и его брат, и еще кто-то из членов семьи также покончили жизнь самоубийством. Чтобы привести план в исполнение, Косте надо было заполучить винтовку с боевыми патронами, а это было не просто – нужно было быть в карауле или же наказанным, в боевой. Насколько помню, Костя добился именно последнего и таким образом получил доступ к винтовке. Случилось так, что в то злосчастное утро я вышел раньше из столовой, нес чай кому-то из оставшихся в сотне. Выстрела я не слышал, как ни странно. Я видел только, как из караульной палатки выбежал кто-то, упал на песок возле часового и как кровь выходила из горла, перемешиваясь с песком, и снова, вдыхаемая, возвращалась в горло. Костя крикнул что-то вроде: «Больно, больно!» – но другие потом утверждали, что он крикнул: «Коля, Коля!», зовя своего брата, который еще раньше в России покончил с собой. Выяснилось, что он снял ботинок и пальцем ноги нажал на спуск. Через короткое время Костя был мертв. Мертвецкой у нас не было, и тело положили по соседству с нашим классом, где происходил урок. Я помню, как на переменке мы влезали на скамейки и через стенку тростникового барака с ужасом разглядывали Костю. Хор трубачей и кадеты провожали несчастного друга на городское кладбище. За гробом, вся в черном, шла женская фигура – невольная виновница его смерти.