Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Вскоре положение осложнилось с прибытием нового действующего лица – священника и представителя Общества христианской молодежи, американца Артура Симмонса. Судя по словам профессора Чеботарева, именно благодаря стараниям Симмонса и его жены, мы получили ту громадную палатку для комнатных спортивных игр, о которой я рассказывал. Кадеты от этой «маркизы» были в восторге и проводили там много свободного времени, играя в пинг-понг и другие игры. Этот подарок сыграл большую роль в популярности супругов Симмонс среди кадет, и в то же время это расхолодило отношения Симмонса с Крэггом. Тот чувствовал в этом большое несоответствие – то, что давалось англичанами каждый день, то есть довольствие, обмундирование, палатки, содержание всего огромного лагеря (было нас около 450 человек) – все это, казалось, не вызывало такого энтузиазма среди кадет, как злосчастная маркиза, сразу завоевавшая их сердца. Обмен мнениями между Симмонсом и Крэггом был не особенно дружеским, вследствие чего Симмонс решил покинуть лагерь и вернуться в США.

Но еще до его отъезда произошел любопытный случай. Через Симмонса время от времени приглашались в лагерь профессора и лекторы, которых посылало Общество христианской молодежи в Каире. Среди них оказался и баптистский проповедник, только что возвратившийся из Китая, фанатик своего дела. В самом начале лекции Симмонс чувствовал себя крайне неловко, опасаясь, что баптист может нехотя оскорбить религиозные чувства русской молодежи. Но к счастью, лекция проводилась на английском языке, а единственными, кто знал этот язык, были сам Симмонс, полковник Невядомский и хорунжий Чеботарев. Переводчик, хорунжий Чеботарев, заверил Симмонса, что сделает все от него зависящее, чтобы лекция прошла гладко. И он остался верным своему обещанию. Баптист рассказывал между прочим о русской девушке, которая с готовностью отказалась от своей веры, как только услыхала проповеди баптистов. Симмонс уже поднимался со своего места, чтобы прервать лектора и предотвратить неминуемый скандал. Но полковник Невядомский удержал его за рукав и предложил выслушать перевод речи. А хорунжий спокойно перевел: «Несмотря на все ухищрения проповедников, русская девушка не отреклась от своей православной веры…» Кадеты бешено рукоплескали, директор улыбался, а проповедник был счастлив – наконец-то где-то его слова достигали своей цели… Закончил он свою проповедь словами: «Отбросьте веру отцов, присоединяйтесь к нам!» Не моргнув глазом хорунжий перевел: «Будьте стойки – никогда и ни за что не изменяйте вере своих отцов!» Гремели рукоплескания – такого успеха проповедник, конечно, не мог ожидать. После лекции полковник Невядомский объяснил мистеру Симмонсу, что вся эта комедия была совершенно необходима. Не будь этого – в лучшем случае проповедник был бы препровожден за черту лагеря под усиленным конвоем – донцы бы его поколотили, и как! Выслушав доводы полковника, Симмонс был вынужден признать, что переводчик сумел найти блестящий выход из крайне затруднительного положения, и от всей души поблагодарил хорунжего за эту услугу.

Рокочет, разливается песня над лагерем, доносясь из расположения первой сотни:

Ах ты батюшка наш, славный тихий Дон!Ты кормилец наш, Дон Иванович!О тебе лежит слава добрая – да эй!Слава добрая, речь пригожая…

Как странно слышать это на берегу Крокодильего озера и в ста метрах от Суэцкого канала…

Что ж теперь, ты наш Дон, не быстер текешь?Помутился Дон сверху донизу…

Помутился Дон да все до устьица,Да до города до Черкасского…

А над ухом бубнит кто-то из соседней палатки: «Слышь, Колька, ты вовремя просыпайся, а то без тебя уйдем!» Это «рыбачья ватага» в дело собирается, а вставать придется чуть ли не в половине четвертого, когда сон самый сладкий! И снова гудит-течет, смешиваясь с плеском чужих, равнодушных волн:

Возмутился Тихай Дон да донской казак,

Свет Игнатьюшка да Иванович…Уж он пишет скорую грамотку —Не пером он ведеть, не чернилою,Жгеть Некраса слязою горючеюК князю-графу да Долгорукому…