Кадиш по Розочке (СИ)

- Разве не очевидно? - поднял брови домиком журналист - Керенский и его присные власть потеряли. Солдаты гарнизона восстали, а части с фронтов не могут пробиться к Питеру. В Москве солдаты стреляют в юнкеров из пушек. Вот-вот раскатают артиллерией Кремль со всей тысячелетней историей Руси. А там... - он махнул рукой - пьяная матросня во главе государства. О какой коммерции здесь имеет смысл говорить? Может быть, Вы знаете? А я - увольте, не понимаю. Финансы любят тишину и стабильность. Ваши родственники, судя по всему, коммерсанты?

- Да.

- Вот-вот. Конечно, налоги, поборы, да и особое отношение к вам, евреям - дело не очень хорошее. Многие из Ваших единоверцев сейчас стали противниками государства. Хотя, понятно, что вы не из их числа. Однако поверьте мне: дела идут только тогда, когда рядом с конторой или банком прогуливается полицейский. Завтра к вам и к вашим родственникам придет матрос, солдат или еще какой-нибудь голодранец и предложит 'поделиться'. И придется делиться, поскольку у него есть ружье. Как это у господ или товарищей социалистов: грабь награбленное!

- И что же вы предлагаете? - спросил Давид больше для поддержания беседы, чем потому, что рассчитывал услышать некое откровение. Все эти речи он слышал уже не один раз.

- Что тут предлагать, молодой человек? Я, как и вы, драпаю из зачумленного города. Вопрос в том, что делать, когда чума доберется до тех мест, куда мы драпаем. А то, что она доберется, особого сомнения нет.

- Не знаю. Может быть, все как-то успокоится?

- Этой мечтой живет все образованное население России. Не успокоится, молодой человек. Само не успокоится. Пока не будут отсечены гниющие члены, организм на поправку не пойдет. Сейчас об этом думают лучшие умы страны, самые активные люди скоро начнут действовать. И здесь важна позиция каждого. Подумайте, Давид, хорошо подумайте.

Колеса поезда привычно и успокаивающе стучали. Мимо проносились негустые посадки деревьев, в разрывах между которыми виднелись деревеньки и городки. Речь властителя дум (или нет, кто его знает) текла гладко, одновременно тревожа и убаюкивая.

В самом деле, можно просто уехать, как решила бабушка. Но ведь можно и сражаться, как считает его случайный знакомец. Хотя, с кем сражаться? Сколько тех, кто готов встать в строй за империю, от которой отрекся даже сам император? Да и что ему та империя? Его мир - это Розочка и их дети, которые обязательно будут. Надо только найти ее, переждать ураган и жить дальше. Как жить? Чем жить? Ведь до сих пор деньги появлялись почти сами по себе. А теперь? Вопросов было множество. Они теснились в голове юноши, перебивая друг друга, переплетаясь. И ни на один из них ответа не было.

Юноша так и не смог заснуть, когда поезд подъезжал к Москве. Перрон вокзала здесь был более оживленным, чем в Питере. Правда, больше было и вооруженного народа. Но и всякого иного люда хватало. Сновали носильщики, какие-то женщины с мешками, крестьяне с самым суровым выражением лиц. Присутствовала и 'чистая публика', хотя и в небольшом количестве. Молодой человек в дорогом, хоть и дорожном костюме был сразу взят в оборот носильщиком. Правда, увидев, что багажа нет, тот мгновенно утратил интерес.

Додик, выйдя на привокзальную площадь, без особого труда нанял пролетку. Адрес тестя у него был. Правда, извозчик честно предупредил, что цена будет 'тройная'. 'Палят, барин, со всех сторон, - чинно объяснил он. - Лошадь пугают'.

Москва бурлила не меньше, чем Питер. Однако были и отличия. Несмотря на ранний час, людей на улицах было намного больше, чем в Питере. Причем, не только сторонников советов и временного правительства, но и просто зевак. Временами со стороны центра доносились орудийная пальба и треск винтовок. У выхода из вокзала стояли солдаты с пулеметом. Правда, они никого не останавливали, а напряженно смотрели в сторону центра. По улицам то и дело пробегали какие-то вооруженные люди. Далеко не все они были в военной форме - часто попадались студенческие шинели, рабочие картузы. Словом, питерское безумие благополучно перебралось в Первопрестольную. Похоже, что его попутчик был прав. Чума.

***

Ефим Исаакович Алекснянский сидел уже который час в своем новом кабинете, пытаясь понять, что делать. Ситуация складывалась не просто не приятная, но совершенно отвратительная. Он умудрился в прошлом году вляпаться в предприятие, сулившее изрядный барыш, но не скоро. В стройку были вложены почти все свободные деньги. И вот теперь у него просто нет времени, чтобы сбросить свои, ставшие обузой, фабрики, и просто уехать, как сделал его Бобруйская родня. Бежать с голым задом было страшно. И кто он будет там? Старый и бедный эмигрант с тремя дочерями и больной женой. Он смог сбежать из почти осажденного Минска, перебраться в Москву, где было спокойнее. Смог вывезти все, что можно было вывезти и всех, кого можно было вывезти. Но этого мало. Всех нужно как-то кормить. Пока еще работают банки, пока еще он хозяин на своих фабриках. Но, мы же люди не глупые, мы понимаем, что все это - пока.