Кадиш по Розочке (СИ)

Еще более усилились дружеские чувства к Давиду, когда бутыль была откупорена, а ее содержимое перекочевало сначала в кружки, а потом и в желудки революционных солдат. Минут через пять, которые были потрачены на уничтожение запаса колбас, процесс был повторен. Давид достал пачку папирос и закурил. Поделился с новыми приятелями. Внезапно кто-то запел. Песню о широких долах Польши и светлых водах Вислы подхватил весь вагон. Она неслась над Слободской Украиной, над такими же широкими долами и светлыми реками и речушками. Только пели ее люди с оружием, ехавшие нести смерть 'именем революции'.

Давид подошел к открытой двери. Мимо мелькали пустые поля и нечастые перелески, хутора и городки, проносились полустанки с пустыми платформами. Холодный ветер выдувал хмель из головы. Давид задумался о парадоксах судьбы. Надежный и смелый, вызывающий восхищение Александр Иванович бросает его, а совершенно неизвестные и совершенно чужие ему люди везут его в Харьков. Понятно, что свою роль сыграли подарки и знание польского языка. Но ведь везут.

К нему подошел худой невысокий солдатик.

- А ты в Петербурге на кого учился? - спросил он.

- На экономиста, - не стал придумывать Давид.

- Это что такое?

- Ну, в банках, торговых предприятиях и все такое.

- Здорово! Меня наш ксёндз тоже учил грамоте. Я хотел сдать экзамен за курс гимназии и учиться на врача или инженера. Вот у кого жизнь. Только родители не дали учиться дальше. Сказали, что нужно в хозяйстве помогать. А теперь не знаю даже, есть ли хозяйство, живы ли родные? Мы под Варшавой жили. Возили в город свежие овощи, мясо, молоко. В ресторан 'У орла' возили. А теперь там германцы. Хотя, кушать всем нужно. Думаю, мои выкрутятся.

- А как же ты к ним теперь доберешься?

- Сам не знаю. Бог даст, как-нибудь доберусь. А может, здесь останусь. Буду учиться в университете. Очень хочу учиться. А нам комиссар говорил, что учиться теперь будет бесплатно. Как думаешь, это, правда, будет?

- Все может быть. Раз обещают, то должны сделать.

- Вот и я надеюсь. Только воевать совсем не хочется. То на австрийцев хотели нас гнать. Теперь вот непонятно на кого гонят. А я не солдат. Я крестьянин.

- Так вы же, вроде бы, сами согласились?

- А что было делать? Временное правительство говорит, что надо воевать, а советы говорят, что будет мир. Мы, понятное дело, за советы. А потом советы говорят, что для мира нужно воевать с казаками, солдатами с фронта или еще с кем-то. Вроде бы с директорией в Киеве совет что-то не поделил. Вот и пойми, что делать? Наши пока стоят за советы. А там посмотрим.

- Да, дела - протянул Давид - Я тоже не знаю. Качусь по России, как шар, а куда, зачем?

- Я думаю, сейчас никто не знает. Только не говорят об этом. А оно само как-то идет и куда-то придет. Вот тогда самые наглые и скажут: это мы все предсказали и вас привели! А люди им поверят. Людям же хочется, чтобы были те, кто подскажут, как надо.

Замолчали. Стало совсем холодно. Давид отошел внутрь вагона, а молодой солдатик, кутаясь в шинель, все смотрел на мир, сквозь дверь вагона-теплушки.

Солдаты пели, смеялись, допивая остатки самогона, позабыв про студента. Давид уселся в углу и огляделся. В вагоне находилось десятка два солдат, были сложены какие-то важные армейские пожитки, стояла печка-буржуйка, около которой грелись несколько человек. Да, на вагон первого класса не очень похоже. Но... какая разница. Вон уже показались первые дома, явно не деревенские. Поезд приближается к Харькову.

Харьковский вокзал произвел впечатление на Давида. Он был не меньше и не менее помпезным, чем столичные вокзалы. Особенно это бросалось в глаза после небольшого полутораэтажного вокзала в Белгороде. Да и сам город выглядел вполне благоустроенным, не в пример городам, через которые уже довелось проезжать Давиду. Однако встречали их в Харькове... не очень радостно. Точнее, не все радовались.

Состав долго стоял перед станцией. Наконец, тронулся. Но прибыл на какой-то далекий запасной путь, где уже жарко ругались две группы вооруженных людей. Одна группа состояла из уже привычных, собранных с бору по сосенке 'красных гвардейцев', отрядов сторонников советов. Другая группа была интереснее. Форма здесь имела место. Причем, форма старой российской армии. Но кокарды и погоны были странные, составленные из двух цветов: желтого и голубого. И первые, и вторые старались окружить состав. Но наличие противников (или не противников) не позволяло им добиться своей высокой цели. При этом, стрелять не жаждали ни первые, ни вторые.

Солдаты из теплушек сначала с тревогой, а потом с любопытством смотрели на сложные перестроения, сопровождаемые самой площадной бранью, происходившие у них на глазах. Наконец, на тумбу перед поездом влез какой-то обладатель кожаной куртки, огромного маузера и бородки клинышком.