Кадиш по Розочке (СИ)

На привокзальной площади долго рассматривал бумажку с адресом, сверяясь со своими, еще юношескими воспоминаниями о Гомеле. Где-то недалеко это должно быть - на Замковой улице, той, что идет к парку; или нет?

Додик долго плутал по переулкам с явными следами разрухи, пока не наткнулся, наконец, на небольшой дом с примыкающим к нему чахлым садиком, обнесенным невысокой изгородью. Да, тот самый номер. За изгородью, на скамейке перед домом сидела девушка в темном платье под горло, с платком на плечах, и читала какую-то книгу. У Додика сдавило дыхание и зарябило в глазах.

Розочка!!!

Глава 11. Гомель.

Когда так неожиданно пропал Додик, Розочке показалось, что жизнь закончилась. Не случилось несчастье, а просто не стало ничего - ни хорошего, ни плохого. Была жизнь и не стало. Она даже не плакала. Она просто сидела в комнате, почти не реагируя на окружающих. Казалось, что ее окружают не любящие ее люди, а тени прошлой и уже исчезнувшей жизни. Так шли дни и недели. Отец каждый день говорил с ней, уговаривал, что Додик не такой человек, чтобы просто сгинуть, что она должна дождаться его. Розочка верила и не верила ему. Разумом она понимала, что отец прав, надо жить дальше, ждать мужа. Но в сердце было пусто и тоскливо.

К жизни ее вернуло событие, ставшее главным в семье, отодвинувшее все остальное немного в сторону. Однажды мама, которая в последние дни была бледнее, чем обычно, войдя в комнату Розочки, вдруг совсем страшно побледнела и медленно сползла на пол. Дочь кинулась к ней. Помогла добраться до постели, позвала отца. Отец, хоть и отправил за доктором, был на удивление спокойным. Точнее, намного спокойнее, чем можно было ожидать.

- Розочка - проговорил он, глядя немного в сторону, - у тебя скоро будет маленький братик или сестричка.

Розочка не знала, как нужно реагировать на это известие. Долгие дни она жила в своем горе, пропуская все окружающее мимо. Но здесь впервые почувствовала даже не радость, но сопричастность с происходящим. У нее будет новый маленький родственник. Это чувство как-то разрывало серую пелену, которая окутала ее жизнь с исчезновением Додика. Нет, Розочка, как и раньше любила мужа, переживала за него. Но появилось и нечто другое.

Приехал доктор. Выгнав всех из комнаты, долго колдовал над матерью. Потом также долг беседовал с отцом. Вечером, за чаем, когда вся большая семья собралась в комнате за столом, отец сказал, что маме для того, чтобы благополучно родить ребенка, нужно будет меньше делать домашних дел, много гулять и не переживать. Потому 'девочки' (дочки) должны дом 'взять на себя'. Теперь Розочка каждый день ходила на рынок за покупками. Правда, продавцов становилось все меньше, а цены росли быстрее, чем сугробы в феврале. Но семья не бедствовала. Двоюродные братья и сестра устроились на работу. Теперь на работе платили не столько деньгами, это было почти бессмысленно, сколько продуктами. Называлось - паек. Сам отец устроился в какое-то важное учреждение, где паек был большим. Из всего этого богатства Розочка готовила обеды и ужины. Сестры взяли на себя уборку, растопку печи и заботу о матери. Правда, готовить у Розочки получалось не особенно хорошо. Верка постоянно издевалась на ее кулинарными способностями, предлагая заменить Розочку на истопника или кочегара. Стряпня часто подгорала. Но сама сестра вставать к плите не спешила.

Так, в хлопотах, пролетела зима. Сугробы в Малаховке просели. Дома стояли серые и печальные, окруженные столь же серыми елками. Но постепенно по улицам подмосковного поселка повеял весенний ветер, неся новые думы, новые настроения. Земля у дома просохла. На холмиках зазеленела трава, а на деревьях набухли почки.

Жизнь в доме Алекснянских текла не торопливо, без особенных изменений. Утром работающие уезжали в Москву, а мама и Розочка с сестрами оставались дома. Дел не то, чтобы стало меньше. Но к ним привыкли. Появилось свободное время, когда четыре женщины собирались в комнате матери, говорили, читали старые книги, думали о будущем. Сам дом, с его лесенкой на второй этаж, верандой и длинными, путаными коридорами стал казаться родным. Она привыкла к кухне и ежедневным обязанностям, к долгому вечернему чаепитию вместе с вернувшимися со службы мужчинами, которых отец как-то смог защитить от мобилизации. Их смог, а Додика не смог, порой думалось ей. Но мысли эти не задерживались. Слишком много хлопот было с беременной матерью, с хозяйством, со всей неустроенной жизнью.