Кафедра А&Г

– Чтобы доехать до Волги на «Волге», – засмеялась мать. – А очереди – это вот какие, сейчас покажу! – Она понеслась в комнату дочери и, растворив шкаф, вышвыривала на пол вешалки с Наташкиными заграничными платьями и шубками, коробки с иностранными (отнюдь не с дубовыми югославскими, венгерскими и гэдээровскими) туфлями и сапогами, стаскивала с полок американские (а не индийские) джинсы и прочие блага, недоступные в таких количествах и в таком качестве другим советским школьникам. – Ещё что это за очереди? – хохотала мама. – Пойдём! – она потащила опешившую Наташку за руку на кухню, открыла огромный холодильник, какого не было ни у кого из одноклассников девочки, и стала тыкать пальцем в банки с икрой, в килограммы лимонов, бананов и апельсинов, которые не переводились там круглый год, а не только в канун празднеств. – И так далее, и тому подобное! Так что не задавай глупых вопросов и вообще поменьше говори и побольше думай.

Мать, внезапно устроившая погром в ответ на вполне безобидный вопрос, была вовсе не зла. Напротив. Но уж очень напугало тогда Наташку это яростное веселье. После того случая, тщательно прибрав, она всё больше молчала и иногда даже думала. Потому и не стала уточнять, какая это у мамы крыша над головой, оттого, что она спит с «генералом МВД». У неё вроде своя крыша над головой. Своя и Наташкина. Квартира у них была кооперативная. И девочка знала, что кооперативная – это своя, несмотря на явное смысловое противоречие слов «кооперативный» и «свой».

Генерал Григорий Гаврилович Наташке нравился. У неё никогда не было папы, только мама. А только мамы девочке мало. Так, во всяком случае, говорила бабушка, пока была жива, хотя у самой бабушки не было никакого дедушки, а значит, у мамы тоже никогда не было папы. И потому ей теперь, видимо, «всё мало», со слов той же бабушки. Прежние мамины хахали Наташке не очень нравились. Они были какие-то беспричинно грубые, и мама с ними тоже становилась противной, визгливой, грубой и развязной. Запросто могла послать Наташку куда подальше, только завидев скривившееся при виде дочурки лицо очередного ухажёра. Григорий же Гаврилович был ласков и даже когда называл маму «уголовницей» и ругал другими нехорошими словами, то делал это нежно. Мама тоже становилась с ним нежной и ласковой, запрыгивала к нему на колени, как девочка, ерошила волосы и ворковала: «А ты меня посади!» И Наташке казалось, что они любят друг друга. Как-то раз она поделилась своими скромными соображениями на предмет Григория Гавриловича с мамой. Про то, что он никогда не приходил с пустыми руками или «по делу», как мамины «прежние», и что она с каждым его визитом пополняет коллекцию своих плюшевых мишек («Один только раз шепнула, а он запомнил!»). И никогда, пока он церемонно пил коньяк с лимоном из маленьких пузатых бокалов (а не как «прежние» – водку из гранёных стаканов, под солёный огурец), её не выгоняли из кухни. Она могла задавать Григорию Гавриловичу любые глупые вопросы, и он на них всегда очень серьёзно отвечал. Так что хоть и была Наташка уже живущей половой жизнью восьмиклассницей, но в присутствии этого мужчины чувствовала, что детство её не закончилось. А может, никогда и не начиналось? Разве бывает детство у девочек, у которых нет пап?

– Мама, а почему вы с Григорием Гавриловичем не поженитесь? Вы же любите друг друга и подходите друг другу, что даже важнее любви, как мне кажется, – как-то спросила её Наташка.

– И любим. И подходим, – вздохнула мама. – Ой, я думала, ты умнее, чем кажешься, – тут же сменила она грусть на сарказм. – Нашлась великий эксперт в области половых отношений! Здоровая уже дурында, трахаешься уже, поди, а всё туда же – почему, почему! По кочану! Потому что он женат!

– А почему он не разводится? – спокойно продолжила выяснять вопрос Наташка. Девочка привыкла не обращать внимания на резкие перепады маминых интонаций. Она знала, что мать любит её больше всех и всего на этом свете. Просто мама очень нервная дома, потому что ей надо быть выдержанной там, не дома. Дома мама расслабляется. – У нас в классе навалом таких, у которых родители разводятся, женятся, и не раз.

– Сравнила член с пальцем! Кому там нужны ваши слесари и инженеришки? А он – генерал. Делать ему, что ли, нечего – с приличной женой разводиться из-за всякой швали вроде меня. Любит пока – и на том спасибо. А я уж постараюсь, чтобы подольше любил. Я ему в дочери гожусь, так что удержу, не сомневайся. И, кстати, ты на свою гопоту бесштанную особо не рассчитывай в жизни. Выйдешь замуж за сантехника, так тебе сантехничкой и быть всю жизнь. Вот если выйдешь замуж за генерала или там профессора – будешь генеральшей или профессоршей. Поняла?