Кафедра А&Г

– И то. Розалинда в тридцать семь умерла от злокачественной опухоли, а Уотсон и Крик получили в Стокгольме Нобелевскую премию. Воровство? А я говорю тебе – командная работа! Где не всегда тот, кто открыл, может протолкнуть гениальное и заставить работать его на благо прекраснодушного человечества. Другое дело, загибается ли он от тоски по нереализованному честолюбию, надувшись в углу, или способен если уж не возглавить триумвират, то хотя бы в лучах славы себе чаю согреть. Ладно. Пример попроще. Что Менделееву периодическая таблица элементов приснилась, знает даже водитель московской маршрутки. А сколько Дмитрий Иванович дум передумал, литературы перелопатил и колб перебил, кто знает? Химики. Да и то не все. И так во всём. Коэффициент полезного действия науки не только ничтожно мал, но и постоянно стремится к нулю, как стремится именно туда всё более-менее толковое. Бестолковое сразу в минус уходит безвозвратно. В общем, я хочу, чтобы ты представлял, на что и куда ты идёшь. И, пока не поздно, остановился. Тему подберём, аспирантуру закончишь заочно, не вопрос. Хочешь заниматься наукой? Бросай всё, и милости прошу в те же Штаты. Было время, когда все гении Силиконовой долины говорили на чистейшем русском языке. В Гарвардской медицинской школе и сейчас частенько можно услышать родную речь. Только вот что запомни: и там мусора и балласта в работе куда больше, чем ты можешь вообразить, начитавшись толстых медицинских журналов. Одна маленькая более-менее разумная статейка – суть квинтэссенция пятилетки по разгребанию авгиевых конюшен. Да и не сможешь ты уйти в «чистую» науку. Хирурги, они без крови засыхают, как лесные фиалки без естественной среды обитания. А хочешь одной задницей и в учёные влезть, и в операционной засесть – готовься к вечному противостоянию и работе обеих половинок на разрыв, со всеми соответствующими запахами и звуками, малоприятными как для тебя самого, так и для окружающих, извини за столь приземлённую аллегорию. Настоящий учёный – он могуч, как мексиканский кактус. Он аккумулирует соки – и экономно расходует. Да и вообще, как по мне, так крепкий хирург лучше любого учёного, а на кафедрах ничего хорошего нет. Ни базы, ни оборудования. Зато есть бесконечные студенты, интерны, клинординаторы, курсанты и прочая суета сует, которая над тобой же ещё и издеваться будет. Потому что никто, кроме разве что студентов, не уважает кафедральных. Ты хочешь стать «училкой» в белом халате? Добро пожаловать. Ты хочешь званий, степеней и прочей мишуры? Так натренируй свой язык на высококачественное вылизывание разнообразных объектов, на юление, скольжение и достоверную фальшь. На более адский труд, чем лечебное дело, потому что куда менее результативный, и никакого сиюминутного удовлетворения, ни малейшей эйфории от всемогущества он не приносит. А неудовлетворённое эго таких размеров, как у тебя, бывает, превращается в злокачественную опухоль. Причём отнюдь не в переносном смысле. Но, с другой стороны, как я уже сказал, хотя ты и не обратил внимания на мои слова, я вашу породу люблю, если честно!

– Какую породу?

– Такую. На всё готовых честолюбцев, желающих вырвать у жизни всё, что можно и нельзя, и немножко более того. Вас, таких, у которых цель всегда оправдывает средства. Вы – вечно свежая кровь плебеев, впрыскиваемая эволюцией в дряхлые вены истинного аристократизма. И чем вы подлее, тем решительнее, менее подвержены страху, стереотипам, выдуманной не вами морали и нравственности. Жизнеспособнее, короче. Я стар, мальчик. Я устал. И я говорю тебе: «Определись, чего ты действительно хочешь! Признайся сам себе!» И мы вернёмся к этому разговору через месяц. И если ты не будешь врать, я напишу распрекрасную рекомендацию, которую от тебя требуют. Но если я почувствую, что ты недостаточно изначален, я и пальцем не шевельну. Плох ты или хорош, главное – не изменять себе. И тогда никто и ничто не изменит тебе. Ни люди, ни обстоятельства, ни то, что неудачники называют удачей. От тех же, кем движут исключительно идеалы гуманизма, толку не бывает, поверь. Потому что нет их, тех, кем движут исключительно идеалы гуманизма. Я – так точно не таков. Моими путеводными вешками были лишь собственное благо и удовлетворение собственными же успехами. То есть, как ни крути, сребролюбие и гордыня.

– Вы, учёный с мировым именем, один из самых известнейших в этой специальности, вы, кого я имею честь называть своим учителем, говорите страшные вещи. Куда же подевалось: «Я московский студент, а не Шариков!»