Кафедра А&Г

Былинский был ненамного старше Безымянного и принадлежал к поколению тех, кого с лёгкой руки Василия Аксёнова именуют «шестидесятниками». Да-да, Александр Алексеевич родился именно в 1932 году в полном соответствии с анамнезом целого поколения, прописанного в повести «Коллеги». И если и было в его, Сашкиной, больнице, громкого названия «областная», что-то действительно стоящее, так это только он сам, его руки и его энтузиазм. А энтузиазма у него было немерено. Чем-то он напоминал… Он напоминал всех юных докторов всех времён и народов, одержимых идеей величия лекарского ремесла и желанием спасти всех хворых мира сего. Или как минимум всех нездоровых конкретной области.

Опыт «крестовых походов» против алкоголизма русских мужиков научил его пить. Просветительская деятельность о вреде табакокурения – лихо скручивать самокрутки. А борьба за профилактику простудных заболеваний на великих стройках социализма долго отзывалась самому Былинскому хроническим бронхитом.

Судьба его, Сашки Былинского, отличалась от судьбы Сашки Зеленина,[28]

как отличается настоящая человеческая жизнь от придуманной страничной. Девушка, долго встречавшаяся с молодым Былинским во времена студенчества, вышла замуж за другого. Причём сразу, как только он отъехал по распределению в заснеженную, далёкую от столицы область. Медсестрой в больнице была дебелая и непрогрессивная тётка, давно и прочно замужняя за тамошним фельдшером – запойным алкоголиком. (Фельдшер этот виртуозно принимал разной степени сложности роды безо всяких Додерляйнов и преподал Былинскому интранатальное акушерство лучше любых институтов.) Так что не было к чьим льняным кудрям ему голову приклонить. Сашкин отец – интеллигент в бог знает каком поколении – умер естественной смертью не то от усталости души, не то от обширного инсульта. Мать его после этого моментально превратилась в старушку и тихо угасла от тоски по мужу. Сашка Былинский, отработав положенное, вернулся в родной город и не нашёл там ничего, кроме двух неприметных могил (на похоронах отца он был, а на похороны матери прибыть не смог – ему не дали отпуск, в области была эпидемия сифилиса). В квартире его уже поселились какие-то посторонние люди – передовик производства с многочисленным шумным семейством. И Сашка Былинский стал военным врачом. Случайно.

Он поехал в Питер – прогуляться, а вернулся в Москву только через несколько лет. Эти несколько лет он провёл на дизельной подводной лодке. Естественно, врачом. После чего навсегда возненавидел закрытые пространства, спёртый воздух, а также гул и вибрацию любого происхождения. И немного – скученность мужчин. Особенно – под одной крышей. И окончательно полюбил одиночество, хотя ранее считал его вынужденным состоянием. Зато во время подводных походов выучил английский. И французский. По словарям, учебникам и книгам. Просто чтобы не сойти с ума.

Вернулся в Москву. После прохождения профильных курсов повышения квалификации устроился акушером-гинекологом в один из родильных домов. Через некоторое время стал ассистентом кафедры. Поначалу – по совместительству. Защитил кандидатскую. Докторскую. И тихо-тихо, незаметно-незаметно толкал с упорством ослика, крутящего мельничное колесо, своё любимое детище – перинатологию. Именно его заслуга – целиком и полностью – создание профильной кафедры. Не А&Г, а именно кафедры перинатологии и подростковой гинекологии.

Включите воображение. Сухие факты – всего лишь фотографии из альбома, где живые люди пойманы на месте жизнедеятельности с протокольными лицами. Зафиксированный след элементарной частицы: «Крым. Лёгочный санаторий. 1965 г.».

Он не любил рассказывать о прошлом и думать о будущем.

Александр Алексеевич Былинский уважал и любил Алексея Николаевича Безымянного за напор и талант, но после того, как тот превратил детище Былинского – перинатологию – в немыслимый фарс, ушёл. В его любимую науку – перинатологию – щедро вплеснули псевдонаучных, созданных под, признаться честно, героином, так называемых перинатальных матриц.