— Опять в обители торговые гости, сын мой.
— Едут, отче. В Гостином дворе, чу, дорого берут.
— Истинно, сын мой. Здесь купцам повадней.
— Уж куды повадней. Свечей не жалеют. Ишь, как палят, — указав на одну из келий, проронил привратник.
— Храни тебя всемилостивый Бог, сыне, — Иван перекрестил служку и двинулся в глубь территории обители. Служка же убрался в свою сторожку.
Иван подвел ватагу к нужной келье и тихонько постучал в дверь.
— Кого бог несет? Хозяин ушел в церковь помолиться.
— Я из соседней кельи, сыне. Принес просвиру[98]
твоему господину.Работник открыл дверь и тотчас же был сбит тяжелым кулаком Каина. Ватага ворвалась в келью.
— Кто вы? — испуганным голосом спросил работник.
— Христовы люди. Бог велел богатым делиться. Купец твой надолго в церковь ушел? Правду сказывай. Коль в сей час вернется, обоих прикончим, а коль не скоро, жив останешься.
— Только что ушел… А вы, никак, злодеи. Не простит Господь.
— Пырну его, чтоб хайло не открывал, — подскочил к работнику Васька Зуб.
— Оставь. Лучше свяжи его. За дело, братцы. Берите только деньги, самоцветы, золотые и серебряные украшения. Никаких узлов за спиной не должно быть, всё — под рясу. (Под рясами были привязаны к опояскам большие кожаные кошели).
Ивану попались не только деньги, но в одном из сундуков и небольшая шкатулка, обитая алым бархатом, с золотыми и бриллиантовыми вещами.
Улов был весьма богатым. Но дальше предстоял весьма опасный обратный путь, где не минуешь ни рогаток, ни караульных будок, ибо Греческий монастырь находился в самом центе Москвы, неподалеку от Красной площади.
Но у Каина, как всегда, было все скрупулезно продумано. Будочникам говорил:
— Черная весть пришла, сыне. Игумен Даниловского монастыря к кончине скор. К отходной поспешаем. Надлежит канон моленный к Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Богородице, при разлучении души от тела православного прочесть.
— Экая жалость, — осенял себя крестным знамением будочник, и без лишних вопросов пропускал иноков.
— Где ты поповских слов набрался? — спросил Кувай.
— В деревне. Приходил из соседнего села батюшка к нашему соседу на отходную, и я там с отцом был.
— Дал же тебе Бог памяти.
— Не жалуюсь, Кувай.
Вернувшись в свое пристанище, подсчитали добычу. Зуб аж к потолку подпрыгнул.
— Живем, братва! Вот это купец!
Каину, как и заведено, полагалась одна треть, но добрую половину своего куша Иван передал братве.
— Ты чего, Иван, порядок рушишь? — строго проговорил Камчатка.
— Не рушу, господа воры.
Иван взял со стола шкатулку с драгоценностями.
— Это моя доля. Давно собирался отблагодарить свою спасительницу Аришку, и вот час настал.
— Спятил, Каин! — закричал Зуб. — Дай ей серебряные сережки и довольно с нее. Подумаешь, краля заморская.
Иван покачал головой, а Камчатка вдруг взорвался, как взрывался он и прежде, когда ходил в вожаках.
— Цыть, падла! Это ты так жизнь Ивана оцениваешь? И другое не забывай. Не Аришка ли навела Каина на филатьевские кладовые? Так бы и двинул по хайлу!
Зуб присмирел: вся братва взирала на него осуждающими глазами.
Встреча с Аришкой состоялась на другой день. Иван уже знал, где ее искать. Обычно по утрам девушка ходила в мясную лавку, что находилась вблизи Варварского крестца. Здесь и обнаружил ее Иван.
Аришка еще больше похорошела. Лицо румяное, улыбчивое, глаза блестят.
Появлению Ивана она несказанно обрадовалась:
— Господи, я уж не чаяла тебя увидеть, Ванечка!
— Отчего?
— На Москве многих похитителей казнили, вот я и подумала… А ты, слава Богу, живехонек.
— Да что со мной могло случится? Дружки говорят, что я заговоренный, — насмешливо сказал Иван.
— Где ж ты так долго пропадал, Ванечка?
— Долгий сказ, Аришка. А ты-то как после грабежа хозяина твоего?
Глаза девушки сразу увяли.
— Худо мне пришлось, Ванечка, тошно рассказывать, да и народ тут снует.
— Пойдем ко мне. Посидим, потолкуем. Черт с ним, твоим Филатьевым. Придумаешь что-нибудь.
— Да не в нем суть, — отмахнулась девушка. — Далече идти?
— К Убогому дому.
Аришка помедлила чуток и решилась.
— Когда я тебя еще увижу, Ванечка. Пойдем.
Дом суконщика делился на две половины. В одной разместилась ватага Каина, в другой — сам суконщик, который вскоре понял, что живут в его избе далеко не плотники, однако хорошие деньги, кои ему заплатили неведомые «работнички», вынуждали его помалкивать.
— Один живешь?
— С дружками, но их до вечера не будет, по Москве разбрелись… Присаживайся, а я пока на стол соберу. Правда, варева нет, но пряников и калачей мы по дороге прихватили.
Поставил Иван на стол и штоф водки.
— Давай за встречу, Аришка. В кои-то веки!
— Выпью, Ванечка. С тобой выпью. Скрывать не буду. Ты ведь давно был мне люб.
Затем началось Аришкино печальное повествование: