Каирская трилогия (ЛП)

Господин Ахмад Абд Аль-Джавад поворачивался на бок, затем открывал глаза, и вскоре хмурился, рассерженный шумом, что побеспокоил его сон, однако сдерживал свой гнев, ибо знал, что пора вставать. Первым же чувством, которое он ощущал обычно, просыпаясь по утру, была тяжесть в голове. Он сопротивлялся ей всей своей силой воли, и садился на постель, даже если его одолевало желание поспать ещё. Его шумные ночи не могли заставить его забыть о дневных обязанностях. И он вставал в это ранний час, вне зависимости от того, во сколько лёг спать, чтобы прийти в свой магазин к восьми часам. А затем после полудня у него было достаточно времени, когда он возмещал утерянный им сон и готовился к новому весёлому времяпрепровождению ночью. И потому те утренние часы, когда он просыпался пораньше, были самыми худшими из всех за день. Он покидал постель нетвёрдой походкой от усталости и головокружения и принимался за праздную жизнь, состоящую из сладостных воспоминаний и приятных ощущений, как будто вся она перешла в стук в его мозгу и веках.

Непрерывный стук раскатываемого теста будил спящих на первом этаже. Первым просыпался Фахми, и делал он это легко, несмотря на то, что ночами с головой уходил в книги по юриспруденции. Когда он пробуждался, то первым, что посещало его, был образ круглого лица цвета слоновой кости, а посредине его — чёрные глаза. Внутренний голос нашёптывал ему: «Мариам». И если бы он поддался власти соблазна, то долго бы ещё оставался под одеялом наедине с фантазиями, которые сопровождали его с нежнейшей страстью. На него пристально взирал тот объект, что он называл своим страстным желанием: он вёл с ним беседу, раскрывал ему секреты и подходил к нему с такой смелостью, которая возможна разве что в таком тёплом сне ранним утром. Однако по привычке он отложил свои тайны до утра пятницы, уселся на постели, затем бросил взгляд на своего спящего брата, что лежал в кровати рядом, и позвал:

— Ясин… Ясин… Просыпайся.

Храп юноши прервался, он запыхтел так, что это больше походило на хрип, и в нос пробормотал:

— Я не сплю… Раньше тебя проснулся.

Фахми с улыбкой ждал, пока храп брата возобновится снова, и закричал ему:

— Просыпайся…

Ясин повернулся на постели с недовольством. Одеяло сползло с его тела, которое напоминало отцовское своей полнотой и тучностью, затем открыл покрасневшие глаза, в которых светился отсутствующий взгляд, а угрюмое выражение говорило о досаде:

— Ох… как же быстро наступило утро! Почему бы нам не поспать вдоволь? Распорядок… вечно этот распорядок! Словно мы солдаты какие. — Он поднялся, оперевшись на руки и колени и шевеля головой, чтобы стряхнуть с себя дремоту, и повернулся к третьей кровати, в которой храпел Камаль — его никто не лишит этого удовольствия ещё полчаса — и позавидовал ему. — Ну и счастливчик!

Когда он уже немного пришёл в себя, то уселся на постель и подпер голову руками. Ему хотелось позабавиться приятными мыслями, из-за которых так сладостны сны наяву, однако всё же он проснулся, как и отец — с той же тяжестью в голове, от чего прервались все сны. В воображении своём он видел себя Занубой, играющей на лютне.

Эти сны, что оставляют обычно след в сознании, не оставили такового на его чувствах, даже если улыбка и сверкнула на губах.

В соседней комнате Хадиджа уже встала с постели без всякой нужды в будильнике от шума раскатывания теста. Из всей семьи она больше всех была похожа на свою мать и по активности, и по бдительности. Что же до Аиши, то она обычно просыпалась от движений, производимых кроватью, когда её сестра нарочно резко вставала и скользила на пол. Вслед за этим тянулись перебранки и ссоры, которые, повторяясь, превращались в некую грубую шутку. Если она просыпалась и пугалась ссоры, то не вставала и подчинялась долгой неге из тех, что бывают при сладостном просыпании, прежде чем покинешь постель.

Затем повсюду зашевелилась жизнь, и охватила весь первый этаж: открылись окна, внутрь хлынул свет, и тотчас по воздуху пронеслось громыхание колёс повозок, голоса рабочих, призывы продавца пшеничной каши. Движение продолжалось и между спальнями и ванной. Показался Ясин в своём просторном джильбабе на грузном теле, и длинновязый тощий Фахми — который был весь в отца — за исключением худобы. Обе девушки спустились во двор, чтобы присоединиться к матери на кухне. Лица их сильно отличались друг от друга, как это иногда встречается в одном семействе: Хадиджа была смуглой, в чертах её лица было заметно отсутствие гармонии, а Аиша — светлой, излучающей ауру добра и красоты.