Каирская трилогия (ЛП)

— Из ненависти к англичанам. Но вскоре они возненавидят и их. Сегодня король выглядит пленником англичан в собственной стране, но он выйдет из своего заточения, чтобы встретить Роммеля, а затем они вместе поднимут тост за погребение молодой демократии Египта. Самое смешное в том, что крестьяне полагают, что Роммель раздаст им землю!

— У нас много врагов: немцы за пределами страны, а в стране — «Братья-мусульмане» и реакционеры, но и те, и другие — одно и то же…

— Если бы мой брат Абдуль Муним только слышал тебя, он бы возмутился твоими словами. Он считает «Братьев» прогрессивно мыслящими, и порицает материалистический социализм…

— В исламе может быть социализм, но это утопический социализм, подобный тому, о котором возвещал Томас Мор, Луи Блан и Сен Симон. Религия ищет лекарства от социальной несправедливости, обращаясь к совести человека, тогда как решение заключено в прогрессе самого общества с вниманием не к социальным классам, а к отдельным личностям. В этом, естественно, нет никакого понятия о научном социализме, и помимо всего прочего, исламское учение основано на мифической метафизике, где ангелам отводится важная роль. Мы не должны искать решение проблем сегодняшнего дня в далёком прошлом. Скажи это своему брату…

Ахмад с явным восторгом засмеялся и сказал:

— Мой брат образованный человек и смышлёный адвокат. Но я дивлюсь, как «Братья» воодушевляют подобных ему!

Она с презрением сказала:

— «Братья» проделали огромную работу по дезинформации: с образованными людьми они рядят ислам в современное одеяние, а с простыми — рассуждают о рае и аде, расширяя свои ряды и во имя социализма, и во имя национализма, и во имя демократии.

«Моя любимая не устаёт говорить о своих принципах и убеждениях. Я сказал „моя любимая“? Да, ведь с того времени, когда я украдкой сорвал поцелуй, я усердно продолжаю звать её своей любимой; она же протестует как словами, так и жестами. Затем она начала делать вид, что не замечает этого, будто отчаялась исправить меня, а когда я сказал ей, что горю от нетерпения услышать слова любви из её ротика, занятого рассуждениями о социализме, она упрекнула меня: „Это устаревший буржуазный взгляд на женщину…“ „Да?!“ Я с опаской ответил ей: „Моё уважение к тебе выше всяких слов, и я признаю, что я твой ученик в самых благородных достижениях своей жизни, но я при этом ещё и люблю тебя, и в этом нет ничего плохого“. Я почувствовал, что гнев её испарился, хотя насколько мог заметить, проявления его остались. Когда я приблизился к ней, намереваясь поцеловать, то уж не знаю как, но она догадалась о моём замысле и толкнула меня в грудь, но несмотря на это, я поцеловал её в щёчку. Таким образом, случилось то, чего она остерегалась, хотя она могла серьёзно противостоять этому, и я счёл, что она была согласна. Она невероятная личность, обладающая прекрасным умом и телом, несмотря на озабоченность политикой. Когда я пригласил её прогуляться по саду, она заявила: „С условием, что мы возьмём с собой книгу для продолжения перевода“. Я сказал ей: „Нет, только прогулка ради удовольствия и приятной беседы, а иначе я откажусь от всей идеи социализма!“ Наверное, в самом себе меня больше всего беспокоит то, что я насквозь пропитан духом Суккарийи, так как я всё ещё смотрю время от времени на женщину с традиционной буржуазной точки зрения. Иногда во время отступления назад и упадка духа мне кажется, что социализм для прогрессивной женщины это своего рода очаровательная черта сродни игре на фортепьяно или дани моде. Но вполне допустимо и то, что за тот год, что я и Сусан стали коллегами, она меня сильно изменила, очистив от буржуазности, засевшей глубоко внутри, что весьма похвально!»

— К сожалению, наших товарищей заключают за решётку в массовом порядке!..

— Да, моя дорогая, тюремное заключение становится модой и в военное время, и во время террора, хотя закон не видит ничего плохого в том, чтобы отстаивать свои принципы, если они не сочетаются с призывами к насилию…

Ахмад засмеялся и продолжал:

— Нас посадят за решётку всё равно, рано или поздно, если только не…

Она вопросительно посмотрела на него, и он добавил:

— Если только нас не исправит брак!

Она презрительно пожала плечами и сказала:

— Что заставило тебя думать, что я согласна выйти замуж за такого мошенника, как ты?

— Мошенника?!

Она немного задумалась, затем серьёзно ответила:

— Ты не из рабочего класса, как я! Мы оба боремся с одним и тем же врагом, однако ты не испытывал это на себе, в отличие от меня. Я долго переносила нищету, и её ненавистные последствия затронули мою семью. Моя сестра пыталась этому сопротивляться, но потерпела поражение и умерла. Ты же не… Не из рабочего класса!

Он спокойно ответил:

— Энгельс тоже не был выходцем из рабочего класса…

Она коротко засмеялась, в чём проявилась её женственность, и сказала:

— Как мне называть тебя? Принцем Ахмадовым?! Не отрицаю твоей преданности принципам и делу, но в тебе сохранились могучие пережитки буржуазии. Мне иногда кажется, что ты даже рад тому, что происходишь из семейства Шаукат!