Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Вы, конечно, помните, что в старых магазинах были такие зеркала-трельяжи, в которых покупатель во всех подробностях мог рассмотреть костюм, который намеревался приобрести? Увеличьте количество этих зеркальных панелей до, скажем, полудюжины, и на выходе получите роман Луизы Эрдрич, которая сделала замечательную карьеру, рассказывая нам, как течет жизнь внутри и вокруг резервации оджибве, или чиппева, штата Северная Дакота. В первом романе, «Любовное зелье» (Love Medicine), ее занимало столкновение людей и их воспоминаний. Ее романы, как правило, состоят из более-менее независимых рассказов, связанных в одно повествование, и рассказы эти позволяют ей менять точку зрения в одном и том же романе. Так, в том, первом, повествование от третьего лица ведется с сочувствием к Джун Морриси Кэшпо, Альбертине Джонсон, Горди Кэшпо, Беву Ламартину и Генри Ламартину-младшему, и точно так же сочувствует повествователям от первого: Альбертине, Нектору Кэшпо, Мэри Кэшпо, Лулу Ламартин, Лаймену Ламартину, Липше Морриси. Нечего и говорить, что эти разные рассказы редко совпадают в мотивациях, восприятиях и даже в перечислении основных фактов их тесно переплетенных жизней. В них преобладают ревность, негодование, самообман, дезинформация, суеверия, наитие, иногда не без участия сверхъестественных сил. Это роман об идентичности на множестве уровней, выходящий далеко за пределы главного вопроса о происхождении Липши, так что почти неудивительно, что множество аспектов идентичности встроены в саму повествовательную стратегию. Все герои-повествователи изо всех сил стараются ответить на вопросы, что они собой представляют сами по себе и внутри племени, какова их цель, что им нужно, а чего они просто хотят. И понятно, что эти рассказы неоднозначны, эгоцентричны, близоруки, завистливы, щедры, убоги, мудры, путаны, возмутительны и просто превосходны.

Как это ни странно, повествование от первого лица – лучший способ обращения с, возможно, душевнобольным человеком. Иногда герой, ведущий рассказ, не знает, что на самом деле происходит, более того, – не знает, что он этого не знает. Бывает, о реальности мы вообще не можем судить. Таков «Бледный огонь» Набокова, о котором мы можем с уверенностью сказать только, что реальность в нем совсем не такова, какой представляется повествователю, Чарльзу Кинботу. Единственные «факты», в которых мы можем быть относительно уверены, – это одноименная с романом 999-строчная поэма и убийство ее автора, Джона Шейда. Кинбот, назначив самого себя редактором и комментатором поэмы, подавляющую часть повествования в романе отводит под предисловие, комментарий и указатель. Все просто прекрасно, вот только критический «аппарат» не имеет никакого отношения ни к самой поэме, ни к ее создателю. Кинбот или на самом деле является, или искренне верит в то, что он низложенный король – Карл-Ксаверий Всеслав, Карл II или Карл Возлюбленный – некоего маленького североевропейского государства Зембля, за которым охотится убийца Градус. И хотя в поэме Шейда Зембля, Кинбот, Карл Возлюбленный и Градус даже не упоминаются, почти все комментарии и толкования Кинбота придумывают связи с его историей. Он верит, например, что убийца Шейда, Джек Грей, и есть Градус, и убил он Шейда, намереваясь покончить с Кинботом. И это притом что Грей бежит из сумасшедшего дома, куда он попадает по приговору судьи Гольдсворта, дом которого снимает Кинбот и который внешне напоминает жертву. Такие мелочи не могут остановить пытливый ум Кинбота, и он вкладывает все силы в свои безумные розыски. Запутались? Еще бы. Роман не дает отгадок на свои загадки, поэтому Кинбот может быть и прав, как бы маловероятно это ни казалось; душевнобольной и придумывающий весь рассказ; второе «я» непростого российского коллеги Шейда, профессора В. Боткина; литературный прием, выдуманный Шейдом, который сумел подделать свою собственную смерть и, как оберткой, окружил свою поэму рассказом. Эту последнюю теорию еще много лет после публикации романа развивали читатели и критики. Смысл повествования от первого лица в данном случае тот, что «я», свободно перемещаясь, уменьшает определенность или объективность. Даже если Кинбот передает все очень точно, он ставит себя в центр вселенной, а это признак некоторого душевного расстройства; мегаломания всегда нервирует.