Современное государство может сделать общепринятыми деньгами все что захочет и таким образом установить их стоимость без какой бы то ни было, пусть даже самой формальной, привязки к золоту или чему-то еще. Правда, простого объявления, что то-то и то-то является деньгами, недостаточно, даже если оно поддерживается самым убедительным конституционным доказательством абсолютной суверенности государства. Но если государство готово принимать предложенные деньги в качестве уплаты налогов и других сборов, тогда все в порядке. Любой, у кого есть обязательства перед государством, будет готов принимать клочки бумаги, с помощью которых можно будет погасить долги, и все прочие люди будут готовы принимать эти бумажки, потому что знают, что налогоплательщики, в свою очередь, будут их принимать[136]
.Хартальные деньги в этой связи могут не опираться на всеобщее стремление к каким-то реальным свойствам денежного объекта. Даже в государстве, где золотые монеты провозглашаются законным платежным средством, стоимость этих монет необязательно зависит от того, заинтересованы ли вообще люди в золоте как таковом. Достаточно того, что они в целом заинтересованы в том, чтобы их не упрятали за решетку за неуплату налогов. Поэтому хартальной теорией легко объяснить переход от металлических денег к бумажным, обеспеченным металлом, или даже к неконвертируемым бумажным деньгам. Поскольку истинная стоимость денег не зависит в первую очередь от стоимости металла, а зависит от государственного провозглашения вещи деньгами, такой же фокус можно незатейливо проделать с бесполезной бумагой.
Когда государство провозглашает определенные объекты деньгами и разрешает принимать их для оплаты штрафов, таможенных пошлин, аренды и – самое главное – налогов, это создает достаточный спрос на эти объекты, чтобы они могли функционировать в качестве универсального средства платежа не только в отношениях с государством, но и среди частных лиц. В противоположность уверениям товарной теории мы видим, что хартальная теория рассматривает возникновение рынка как явление, сопутствующее возникновению суверенной власти[137]
. Деньги – это не спонтанное творение рынка. Для того чтобы деньги и рынок могли возникнуть, необходимо в первую очередь суверенное государство.В экономиках, где валюта действительно сделана из золота, серебра или других драгоценных металлов, эти монеты обычно обращаются по цене выше рыночной цены этих металлов. Данный феномен получил название фидуциарности[138]
. Механизм, за ним стоящий, чем-то похож на описанный в теории прибавочной стоимости Маркса. Согласно Марксу, капиталистическая эксплуатация возникает из-за различия между потребительской и меновой стоимостью труда. На рынке труда труд обменивается на деньги по цене, которая ниже фактической потребительской стоимости труда. Потребительская стоимость состоит из производительной способности создавать новую стоимость. Прибавочная стоимость является разницей между потребительской стоимостью и меновой стоимостью труда. Эксплуатация – это присваивание прибавочной стоимости, которое происходит, когда капиталист продает плоды труда на потребительском рынке.В схожей манере мы также можем понимать фидуциарность как результат расхождения в образовании цены на деньги. Вместо того чтобы говорить о различии в терминах потребительской и меновой стоимости, мы можем себе представить ее в терминах двух разных цен. Фидуциарность возникает из-за сосуществования двух различных систем ценообразования ценных монет. С одной стороны, монеты могут быть оценены как товары просто на основании их материальных свойств. С другой стороны, монеты могут быть оценены как деньги на основании их «фидуциарных» свойств, то есть их способности функционировать в качестве денег. Фидуциарность – это разница между первой и второй ценой. Мы можем представить эту разницу как некую денежную прибавочную стоимость. Если мы продолжим развивать эту марксистскую логику, мы должны задать простой вопрос: откуда берется эта денежная прибавочная стоимость?
(Не) делай деньги!