Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Наконец, 9 июля 1990 г. вышел приказ начальника ГУОТа СССР № 100 «О ликвидации спецхрана»: все книги велено перевести в «открытые», «общие» фонды. Одновременно освобождались плененные книги на иностранных языках. Всем руководителям министерств, ведомств и библиотек разослано такое предписание: «Настоящим уведомляем, что Инструкция о порядке хранения и использования иностранной литературы 1981 г. издания считается утратившей силу. Имеющиеся экземпляры Инструкции следует уничтожить на месте в установленном порядке. Впредь режим хранения и использования иностранных изданий, ограниченных для общего пользования (отмеченных знаком “Шестигранник”), определяется самостоятельно руководителями ведомств, организаций, библиотек»[373]

.

Однако 1 августа появился приказ № 107, касавшийся так называемых «трофейных» книг, вывезенных в СССР после войны, и чуть ли не пол века сокрытых от «посторонних глаз». В нем говорилось: «Перевести в общие фонды библиотек и организаций все издания трофейных фондов, за исключением: 1. Произведений Гитлера, Геббельса, Гиммлера, Геринга, Риббентропа. 2. Сугубо антисемитские издания:

1). Антисемитизм как частная форма национального патриотизма. 2) Мельский. У истоков великой ненависти. Очерки по еврейскому вопросу. 3) Протоколы сионских мудрецов. 3. Коллаборационистские периодические издания на русском языке и языках других народов СССР, выходившие на временно оккупированных территориях СССР, других европейских стран и Германии». В список вошли также две антисемитские, судя по названиям, книги на немецком языке, выбранные, как и другие, явно наудачу из сотен и тысяч изданий такого пошиба. Если еще можно понять мотивы включения произведений лидеров нацизма (почему только перечисленных? нет, например, трудов Розенберга и других идеологов фашизма), то выбор трех антисемитских книг на русском языке уже совершенно загадочен. Тем более, в это время уже вовсю начали выходить в СССР откровенно антисемитские погромные листки, фашистские газеты, журналы и другие издания, распространялись «Протоколы сионских мудрецов», вышла «Майн кампф» Гитлера. Помимо указанных в приказе № 107 книг, в бывших спецхранах остаются также до сих пор несколько тысяч книг, вышедших в свое время с грифом «ДСП», допуск к которым тоже требует специального разрешения.

Тем временем в Верховном Совете СССР продолжались бесконечные прения по поводу проекта «Закона о печати», разработанного, впервые в порядке «частной инициативы», тремя независимыми юристами — Юрием Батуриным, Михаилом Федотовым и Владимиром Энтиным. Чтобы обвести московскую цензуру, они первоначально напечатали его в газете «Молодежь Эстонии» (21 октября 1988 г.), и только потом сославшись «на прецедент», смогли выпустить отдельной брошюрой, розданной депутатам съезда. Этот альтернативный проект, противопоставленный официальному, вызвал настоящую бурю на съезде. Как только его не называли — и «отрыжкой демократии», и «болотным огоньком буржуазных свобод», и «происками западных спецслужб»…[374]

.

Тем не менее, после долгих дебатов, агрессивных выпадов партноменклатуры, почувствовавшей, что вместе со свободой печати земля окончательно уйдет из-под ее ног, Верховный Совет принял, наконец, «Закон о печати и других средствах информации» (опубликован в «Известиях» 20 июня, вступил в действие 1 августа), хотя и с некоторыми поправками. Суть закона сводилась к трем главным положениям: «1. Цензура в СССР запрещена, печать свободна. 2. Предусматривается полная экономическая свобода издательской деятельности. 3. Отныне каждый гражданин СССР может основать свое собственное средство информации». Кроме того, большие надежды внушала статья 6: «Не допускается монополия какого-либо средства массовой информации (печати, радио, телевидения и др.) в масштабе страны, республики и отдельного региона». Замечу, что это требование не выполняется до сих пор, особенно в провинции. Принципиально важным был первый пункт: 200-летнему владычеству цензуры положен конец.

Ряд журналов и газет вышел с «шапкой» на обложках и первых полосах: «Прощай, цензура?..» — со знаком вопроса и не очень уверенным многоточием в конце. Но органы ГУОТа, тем не менее, продолжали функционировать еще более года, хотя и стремились скорее лишь к самосохранению, не помышляя о политико-идеологическом вмешательстве. Да это уже стало практически невозможным, поскольку расплодившиеся в несметном количестве журналы и газеты явочным порядком стали обходить цензуру, выходя в свет без обязательного ее грифа.