Как это сделано. Темы, приемы, лабиринты сцеплений (сборник статей)

Графиня <…> рассказывала про своего близкого соседа (подчеркнуто здешнего и современного), помещика Хвощинского (фамилия с коннотациями Древности), который, как знал Ивлев еще с детства (Знаменитость, Живой Мост), всю жизнь был помешан (ср. безумие Протагониста «Волос») на любви к своей горничной Лушке, умершей в ранней молодости (Старинность). «Ах, эта легендарная (Знаменитость, Литературность) Лушка! <…> Оттого, что этот чудак обоготворил ее (Божественность), всю жизнь (Живой Мост) посвятил сумасшедшим мечтам о ней (сумасшествие, Святость), я в молодости был почти влюблен в нее (предвестие Любовного Контакта), воображал, думая о ней, бог знает что (Божественность), хотя она, говорят, совсем нехороша была собой» (Непритязательность). — «Он умер нынешней зимой (малая Старинность, Живой Мост). И Писарев (Живой Мост) <…> утверждает, что во всем остальном он нисколько не был помешан (как и Протагонист „Волос“) <…> просто он был не теперешним чета» (Старинность, Великое Былое) <…>.

«Надо непременно заехать <…> взглянуть на это опустевшее святилище таинственной Лушки (предвестие посещения Хранилища, Святость). Но что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший или просто какая-то ошеломленная, вся на одном сосредоточенная душа?» (ср. «Волосы»; предвестие Контакта). По рассказам стариков-помещиков, сверстников Хвощинского (Живые Мосты), он когда-то слыл <…> за редкого умницу (Старинность, Великое). И вдруг <…> эта любовь, эта Лушка, потом неожиданная смерть ее <…> он затворился <…> в той комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на ее кровати (детали обрамленной истории, недавняя Старинность) <…> и Лушкиному влиянию приписывал буквально все, что совершалось в мире (Божественность) <…> «Говорят, она тут утопилась-то» <…> «Это неправда, она и не думала топиться» (Литературность — подразумеваемая контрастная отсылка к «Бедной Лизе»[259]

).

Он глядел на приближающуюся усадьбу, видел наконец то, о чем слышал так много (Знаменитость, Хранилище), но по-прежнему казалось, что жила и умерла Лушка <…> во времена незапамятные (преувеличенная Старинность) — сын знаменитой Лушки <…> казался слишком моложав для своих лет (Знаменитость, Живой Мост) — «Тут вот и жил ваш батюшка?» — «То есть <…> они ведь больше всего в спальне сидели» (Живой Мост, Языковой Контакт: сын дворянина и крестьянки говорит об отце в архаичном униженно-почтительном 3‐м л. мн. ч.) — «Они уже после ее смерти купили эти свечи… и даже обручальное кольцо всегда носили (имитация церковного брака, повышающая культовый статус Хранилища — Святость).

Престранные книги составляли эту библиотеку! (Хранилище, Старинность: следует перечисление архаичных заглавий) — „Есть бытие, — вспомнил Ивлев стихи Баратынского, — есть бытие, но именем каким его назвать? Ни сон оно, ни бденье, — меж них оно, и в человеке им с безумием граничит разуменье…“ (Литературность: первые строки „Последней смерти“ (!) Баратынского (1827)); онейрическая/психиатрическая мотивировка поведения персонажа) — этот бедный приют (Хранилище) любви <…> в какое-то экстатическое житие (Старинность, Святость) превратившей <…> жизнь, которой, может, надлежало быть самой обыденной жизнью (обнажение Сакрализации Обыденного»).