Как я был «южнокорейским шпионом»

С позиций сегодняшнего дня и при спокойном размышлении подобная «обработка» может показаться хрестоматийно-тривиальной, хотя и сейчас нельзя исключать, что многие угрозы вполне могли быть реализованы. Тогда же, в первые часы и дни ареста, когда происходящее не поддавалось осмыслению, она была более чем действенной. Особенно в том, что касалось детей – Надежды, перешедшей на третий курс МГИМО, и Андрея, только что закончившего физфак МГУ. Оба в то время должны были быть в Сеуле – Надя на языковой практике, Андрей на стажировке. Я не знал, уехали ли они, и представить их в моей ситуации просто не мог.

А если даже и уехали, то я знал, как в одночасье вывозят на родину людей, сам тому был свидетелем. Да и все остальное не сулило ничего хорошего. Моим поведением на следствии обусловливалось и возвращение дочери компьютера, чтобы она могла нормально учиться в институте, и возможность иметь свидания с родственниками.

Через пару дней меня перевели в другую камеру, и у меня появился сосед, с которым я мог поговорить. Он представился как профессиональный преступник, уже осужденный за убийство, прошедший другие московские изоляторы и находящийся в «Лефортово» уже не первый год в связи с расследованием другого дела. По его словам, он хорошо знал, что и как нужно делать в ситуации, подобной моей. Неглупый, начитанный, аккуратно и чисто одетый мой новый и первый в тюрьме знакомый поначалу произвел на меня благоприятное впечатление. Тем более что, я все время с ужасом ожидал встречи с сокамерниками, которых представлял по карикатурному изображению в литературе и кино – грязные, в рваных ватниках валяющиеся на голых нарах, постоянно дерущиеся или кого-то «опускающие».

Внимательно и с сочувствием выслушав мою недлинную историю, он вынес вердикт:

– Конечно, ментам веры нет. Но это тебе не районная прокуратура. Если арестовали эфэсбэшники, то все равно посадят, – виноват ты или не виноват. Но от следователя зависит, как он представит все дело в обвинении. Если он обещает тебя выпустить через месяц-полтора, то лучше согласиться на его условия, чем сидеть. Еще насидишься.

Он даже предложил в этом случае устроить меня на работу, чтобы я смог за короткий период заработать семье на жизнь в будущем, а себе на передачи, когда осудят.

– Что касается угроз, то все возможно. Это же система, – повторил сокамерник слова следователя. – На, почитай Щаранского «Не убоюсь зла». Здесь он пишет и о «Лефортово», и о том, что с ним делали.

«Обработка», как это видится сейчас, продолжилась с другого конца, с руганью в адрес ментов и эфэсбэшников, но в том же направлении. Книга бывшего «изменника родины» Анатолия Щаранского, а ныне реабилитированного гражданина Израиля Натана Щаранского, действительно, заслуживает чтения для того, чтобы понять, как «шились дела» раньше и что практически ничего не изменилось сегодня.

Еще через день на допрос меня привели уже в другой кабинет, поменьше, к следователю по особо важным делам капитану Петухову Василию Владимировичу, подчиненному Олешко, входившему в состав следственной группы. Примерно через месяц он возглавил эту группу, сменив своего начальника. Олешко, видимо, решил, что он основную работу проделал, и предоставил возможность отличиться своему клеврету. Он предъявлял мне обвинения: первое – через десять дней после ареста, 13 июля, второе – значительно позже. На обвинительном заключении стоит именно его подпись.

На вид ему 35-40 лет, хотя на самом деле не было и 30. Не по годам обрюзгший, с большим животом и оплывшим лицом, он представлял собой худший тип военного, от которого просто тянет казармой. Нельзя не согласиться с мнением Эдмонда Поупа, к делу которого он также приложил руку, что самой выдающейся частью его тела является «корма»

[25].

Петухов не утомлял себя поисками «подходов» и улыбками, как его предшественник, и шел напрямик. Свое общение со мной он начал словами:

– Ну, что? Будем молчать или говорить? Будем применять методы, о которых говорил Николай Алексеевич?

За все наши встречи, а они происходили до июня 1999 года, он ни разу не поздоровался со мной словами, его вежливости хватало лишь на угрюмый кивок головой. Вместе с тем нельзя было не заметить его очевидного стремления морально сломить меня, заставить поверить в свою виновность и безысходность положения.

– Теперь вы понимаете, что вы шпион, – многократно то ли спрашивал, то ли утверждал Петухов в ходе допросов, когда я рассказывал о встречах с Чо Сон У или о тематике наших бесед. – Уж лет 15 вам обеспечено.

Он поначалу многократно возвращался к вопросу питания в изоляторе. От жены передач еще не было, и было понятно, что эта проблема стоит более чем остро, поскольку привыкнуть к тюремной пище практически невозможно.

– Вы знаете, кухня тюрьмы расположена рядом с нашими кабинетами. Когда там начинают готовить, то большинство наших сотрудников тошнит. Непонятно, из чего и что они готовят. Не представляю, как это можно есть.