Как я был телевизионным камикадзе

Тем не менее в жизни вовсю уже шли эксперименты. Бурно развивались кооперативы, что поощрялось сверху. Это потом станет ясно, что именно в кооперативное дело в первую очередь хлынет криминальная братва. Но тогда всем казалось: дело затеяли благое.

В целях демократизации производственного управления на уровне предприятий провозгласили новомодным избрание директоров на общих собраниях трудовых коллективов. Вред, как потом выяснилось, это принесло огромный, но тогда казалось демократической реформой в производстве.

Выбор модели радикальной реформы в экономике стал темой трехдневных дебатов в ЦК КПСС. По инициативе М.С. Горбачева собрали лучших ученых-экономистов, политических деятелей, цвет депутатского корпуса. В основном дебаты шли вокруг программы «500 дней» и деприватизации, разгосударствления собственности. К единому мнению не пришли. Обвиняли даже радикалов в том, что они зовут быстро «вбежать» в капитализм. Неожиданно споры экономические перешли в противостояние идеологическое.

В последний день горячих дебатов я уговорил Горбачева в прямом эфире объяснить миллионам телезрителей суть намечаемых реформ. Он не отказался, более того, согласился, чтобы передача велась напрямую из кабинета председателя Гостелерадио СССР. В моем кабинете я вызвался быть и ведущим.

Все началось с казуса: поднимаясь на руководящий этаж, мы неожиданно застряли в лифте. Это вызвало раздражение. Но еще больше раздражения вызвали некоторые мои вопросы, которые были очень неудобными для президента. Но это были вопросы от имени миллионов телезрителей, которые очень сомневались в необходимости радикализации реформ и приватизации государственной собственности.

Михаил Сергеевич злился, но в эмоциональном стремлении защитить свою позицию умело находил убедительные аргументы. Когда же приводились не менее веские контраргументы, он, распаляясь, говорил очень убедительно, обещая быстрый рост экономики без больших потерь в социальной сфере.

После передачи я, как всегда, подарил Горбачеву на память кассеты с записью передачи. Но тут он спросил, а не устраивал ли я для него провокацию. Как мог, я успокоил президента и попросил внимательно посмотреть, что получилось. Три дня от него не было звонка. Я насторожился и без предварительного согласования, уточнив, что Горбачев на месте, отправился к нему. Принял он меня даже с радостью и буквально с порога сказал:

– Слушай, Леонид, я ведь вначале обиделся, подумал, что ты заодно с моими оппонентами. Но вот вчера дома посмотрел вместе с Раисой Максимовной, и она успокоила. Говорит, Кравченко специально обострил беседу, чтобы возбудить тебя, заставить защищать свою точку зрения не дежурными словами, а глубоко аргументируя свою позицию. Скажи, Леонид, это действительно такой замысел был или все же провокация?

В ответ я лишь подтвердил догадки Раисы Максимовны. На что Михаил Сергеевич примирительно предложил:

– А давайте вместе еще одну такую провокацию устроим.

И мы вскоре провели еще одну передачу с Горбачевым на тему экономической реформы.

Разнополюсные позиции в оценке экономических и политических реформ раскололи политбюро, раскололи общество, раскололи прессу. В это время даже «Правда», «Известия», не говоря уже о таких набиравших силу демократических изданиях, как «Московские новости», «Огонек», «Московский комсомолец», «Литературная газета», журналы «Новый мир», «Знамя», газета «Аргументы и факты» и другие, твердо стояли на стороне радикальных экономистов. Дмитрий Валовой («Правда»), Отто Лацис («Известия»), Андрей Нуйкин, Юрий Карякин, Николай Шмелев, Юрий Черниченко и много других писателей-публицистов остро критиковали пребывающую в стагнации экономику и призывали политическое руководство страны к решительным действиям. Многие из них потом разочаровались в гайдаровских реформах…