Как я была принцессой

После официального подтверждения ужасной новости началась агония. Я плохо помню те несколько часов. От защищавшей меня все эти двадцать дней брони за несколько секунд не осталось и следа: я падала, тонула, умирала и все-таки продолжала жить. Слезы душили меня, и, когда стало ясно, что сама я не успокоюсь, кто-то вызвал доктора Майкла Джонса, моего врача. Я ослепла на левый глаз, и он, казалось, вот-вот выскочит из глазницы, а голова болела так, словно хотела разлететься на куски. Меня уложили в постель, но истерика не прекращалась. Я слышала какие-то крики – страшные, будто звериные, полные муки и первобытной боли; потом мне сказали, что это кричала я. Майкл сделал мне укол петидина, но я не почувствовала никакой разницы. Мою боль не мог облегчить ни один наркотик. Помню, как позже кто-то с трудом дотащил меня до туалета. К этому моменту я уже ничего не видела, но услышала, как вдруг смолк гул голосов, когда я зашла в гостиную. Я спросила, в чем дело, и мне объяснили, что дом полон представителями прессы и юристами. Чей-то голос прошептал мне в ухо, что мне не обязательно разговаривать с ними – все понимают, в каком я состоянии. Кажется, в конце концов я все-таки потеряла сознание. Не помню, да это меня и не интересует. Меня не интересует ничто и никто, кроме Шах и Аддина.

31 июля 1992 года. Пятница

Ян настоял на том, чтобы я несколько дней оставалась в постели, его поддержали все наши друзья, а у меня не было сил спорить: голова продолжала невыносимо болеть, и на какое-то время я совершенно ослепла. Но уже в пятницу 31 июля я снова встала и начала бороться. Сначала мне было страшно: я отвыкла от борьбы и боялась того, что мне предстоит, боялась вопросов, которые станут задавать журналисты. Целую неделю Ян, Лилиан, Джон и Дэвид Абрахам принимали весь огонь на себя, но сегодня мне самой предстояло вернуться в строй. На вечер была назначена пресс-конференция для представителей всех средств массовой информации, на которой планировалось обсудить юридические проблемы, а также действия правительства в сложившейся ситуации.

Кроме того, мне предстояло дать эксклюзивное интервью корреспонденту самого популярного в Австралии журнала и впервые рассказать широкой публике о подробностях моей жизни в Тренгану, что тоже заставляло меня сильно нервничать. Раньше я не считала нужным сотрудничать с журналами, но сейчас мне пришлось пойти на это по двум причинам: во-первых, я надеялась таким образом оказать дополнительное давление на правительство, а во-вторых, нам очень нужны были деньги на все возрастающие юридические расходы. Журнал не заплатит мне за интервью ни цента, но зато сделает взнос в «Фонд спасения детей Гиллеспи», недавно основанный нашими друзьями, в число которых входили бывший глава правительства штата Виктория сэр Руперт Хамер, Брайан Голдсмит, Брюс Макменамин и Роджер Эванс. Средства фонда будут расходоваться на покрытия наших юридических издержек и, возможно, на судебные расходы, если нам придется вести процесс в суде Малайзии. Все неизрасходованные суммы будут либо возвращены жертвователям, либо, если взнос был сделан анонимно, переданы в фонд ЮНИСЕФ «Помогите детям».

Ничего этого не понадобилось бы, если бы федеральное правительство проявило больше активности и желания помочь. Сенатор Гарет Эванс отказался встретиться или хотя бы поговорить со мной, продолжая утверждать, что похищение моих детей является «семейным и частным делом». Он отозвался об этом происшествии как о «весьма прискорбном». Мне очень хочется знать, какие эпитеты он употребил, если бы на месте Аддина и Шахиры оказались его собственные дети.