Как я отыскал Ливингстона

Я слышал на занзибарском берегу, как молодые офицеры, не достигшие еще двадцатилетнего возраста, с удивительною самоуверенностию рассказывали о страшных приключениях, которые они имели со слонами, леопардами, львами и всякими чудовищами. Если им удалось ранить бегемота в реке, то они наверное утверждали, что убили его; если попадалась им на берегу антилопа, то они говорили, что имели дело со львом; если им приходилось встретить в зоологическом саду слона, то вы наверное услышите от них, что они охотились на него в Африке и что им ничего не стоило убить его: «у меня и клыки сохранились, сэр; если желаете, я когда-нибудь покажу их вам». У некоторых людей какая-то болезнь, мания — никогда не говорить положительной, буквальной правды. Путешествие по Африке богато приключениями без всяких прикрас. Все, кто участвовал в Абессинской экспедиции, помнят, вероятно, удивительного «майора», который имел обыкновение рассказывать целыми десятками страшные, сверхъестественные истории, Я как-то подарил ему буйволовую кожу, полученную мною от Сатанты, вождя племени Киовас, в Канзасе; на следующий день он рассказывал всем, что застрелил буйвола в американских степях пистолетною пулею.

Этот пример может служить доказательством, как сильно развито воображение, у многих охотников; вообще, у некоторых людей существует наклонность все преувеличивать. Охотники южной и северной Африки известны своими охотничьими рассказами, которые я считаю плодом одного воображения.

13-го числа мы продолжали наш путь через горы и долины, до тех пор никому не известные; нам попадались дорогой разлившиеся, вследствие дождей, ручьи, имевшие северное течение, и громадные первобытные леса, под мрачною тенью которых еще не шествовал ни один белый человек.

14-го мы были зрителями тех же пейзажей — непрерывной цепи продольных гор, параллельных друг другу и озеру Танганике. Восточная сторона этих горных кряжей представляла крутые эскарпы и террасы, поднимавшиеся из глубоких долин, а западная представляла постепенно понижавшиеся, покатости. Вот характеристические черты Укавенди, восточного бассейна Танганики.

В одной из подобных долин мы встретили однажды колонию краснобородых обезьян, которые подняли сильный вой или рев при виде нашего каравана. Я не мог приблизиться к ним, потому что они вскарабкивались на деревья, откуда начали сердито рычать на меня; когда же я все-таки хотел подойти поближе, то они соскочили на землю и, по всей вероятности, пустились бы меня преследовать, если бы я вдруг не вспомнил, что мое отсутствие задерживает выступление каравана.

Около полудня мы увидели нашу Магдалу — величественную башеннообразную гору, отвесные мрачные очертания которой, величественно рисовавшиеся над равниной, обратили на себя наше внимание в то время, как мы спешили вдоль большого горного кряжа Рузава к «Крокодиловой» реке. Мы узнали эту долину, поросшую деревьями, и красота которой носила мистический характер. В то время она имела поблеклый вид и подернута была мягкой туманной пеленой, теперь же она была покрыта яркою зеленью. Каждое растение, каждая травка и дерево — получили жизнь, благодаря дождям. Реки, высохшие в знойные летние дни, теперь с ревом и пеною пробивались сквозь густую чащу строевых деревьев, Нам пришлось перейти много подобных рек, притоков Ругуфу.

Прекрасная, очаровательная Укавенди! С чем я сравню прелесть этой дикой, свободной, роскошной, безыскусственной природы? Есть ли что-нибудь подобное в Европе? нет. А в Азии? Где? Может быть, в Индии? Да; или скорее в Мингрелии и Имеретии. Там вы встретите пенящиеся реки, живописные холмы, гордые горы и обширные леса, с высокими, уставленными в ряд деревьями, с прямыми опрятными стволами, промеж которых взор ваш, как и здесь, может проникать в неизмеримую даль. Только в Укавенди вы можете почти видеть глазами, как прозябает растительность; почва здесь так производительна, природа так приветлива и прелестна, что вовсе не желая поселиться здесь и дышать здешнею убийственною атмосферою, вас все-таки невольно тянет к этой природе, и в душу закрадывается мысль, что хотя под обольстительной красотой и скрывается одна гниль, но что в руках цивилизованного народа она обратилась бы в столь же здоровую, как и производительную местность. Даже в то время, как я боролся с страшною болезнию, и мозг мой изнемогал под влиянием припадка возвратной лихорадки — несмотря на то, что я знал, как разрушительно действует на мои душевные и физические силы малярия, поднимавшаяся с этой прекрасной местности, я все-таки смотрел на последнюю с какою то странною нежностью, я чувствовал как становился грустнее, по мере того как удалялся от нее, и готов был негодовать на судьбу, гнавшую меня из Укавенди.