Как я съел асфальт

– Достали эти писаки! – зло проворчал Антоша, когда Чусов растворился, словно ниндзя. – Житья не дают! Везде находят. Ладно, потом выброшу. – При этом Антоша указал рукой на лежавшую на столе папку с бумагами.

– Выбросишь? – удивился тогда Саша.

– Конечно, – жестко произнес Антоша. – А что прикажете с этим делать?

– А вдруг там шедевр, а вдруг там нечто?! Нечто из ряда вон выходящее…

– А там и есть нечто. Нечто глупое и отвратительное. Я эту публику насквозь вижу. Я на расстоянии чувствую, на что каждый из них способен. И этого Чусова я пробовал читать. Правда. Я честно осилил пять строк. Пять строчек его бумагомарания. Это и впрямь из ряда вон…

Саше стало дурно. Он вдруг подумал, что и его поэму вот так… Вот так же выбросят в ближайшую урну его труд. И никто… Никто и никогда не прочтет ее. Не прочтет поэмы и не сможет отчетливо ощутить тех глубоких мыслей, что Саша думает. А еще ему стало жалко Чусова. И Саше стало так дурно, что он почувствовал отчаянное желание выйти на воздух и хлебнуть его вечерней свежести.

– Я пойду покурю, точнее, подышу воздухом и покурю, – мрачно сообщил он товарищам и резко вышел из-за столика.

Саша стоял и курил. Курил и думал. Думал мысли. Мысли приходили разные и не очень приятные. А еще Саша понял, он твердо понял, что путь к славе усеян не звездами, а усыпан шипами. И продраться, пролезть сквозь эти шипы непросто, а даже наоборот – тяжело.

– А, вот ты где? – Саша вздрогнул от голоса незаметно подошедшего Антоши. – Что-то тоже на воздух потянуло. Небо-то какое сегодня! Кажется, любую звездочку можно достать рукой, достать и потрогать.

– Выбросил? – спросил Саша, далеко в сторону отбрасывая окурок докуренной сигареты.

– Чего? – не понял Антоша.

– Рукопись. Рукопись Чусова выбросил?

– Да нет. Не успел еще. На столе лежит. Да ты чего? Чего ты, в самом деле? Далась тебе эта рукопись! Ты, Саша, пойми, они уже достали. Вот ты книгу берешь и читаешь. Читаешь, и слова автора складываются для тебя в реальные образы. Ты как кино смотришь с актерами, которых сам выдумал, которых твое воображение нарисовало. А я как текст увижу, я сразу же ищу в нем стилистические ошибки, просчитываю, сколько повторов того или иного слова, разбиваю на абзацы, а бывают такие сочинения, что вообще полный абзац. Я разучился читать. Я могу только оценивать и править. А в основной массе ходят по пятам только бездари. Ни дня, ни ночи покоя! Ходят и ходят, как тот кот, что по цепи кругами и сказки говорит. А сказки все дрянь! Сказки такие, что не только слушать, их… – Антоша не договорил и в сердцах махнул рукой. – А сколько еще существует знакомых, которые подсовывают своих знакомых: «Антоша, ты поговори с ним. По-моему, он жутко талантлив…» – Последнюю фразу Антоша проговорил, сильно сюсюкая и скорчив рожицу. – Надеюсь, ты ничего не держишь за пазухой? Рукописи в кармане нет?

После всего сказанного Антошей Саша не испытывал никакого желания говорить с ним о своем творчестве. Но совершенно неожиданно для себя он выкрикнул. Выкрикнул с каким-то надрывом в голосе, точнее, с болью выкрикнул:

– Есть!!!

– Господи, что ты орешь?! – зашипел на Сашу Антоша. – На нас люди смотрят.

Наверное, Саша ответил излишне громко. Проходившие мимо люди с опаской косились на странную пару, а кое-кто даже перешел на противоположную сторону улицы.

– Я говорю, есть, – твердо повторил Саша, снизив громкость.

– Что есть?

– Есть рукопись за пазухой, точнее, в кармане, – выпалил Саша.

Глаза его горели, мысли путались и не думались. Совершенно не думались. Саша даже отчетливо почувствовал, что на его груди зашевелились волосы, хотя растительности на теле у него не было от природы.

– О чем твоя рукопись? – сразу посерьезнел Антоша. Посерьезнел и весь как-то внутренне напрягся, сжался.

– Стихи, точнее… нет, просто стихи… – Теперь Саша ругал себя. Ругал за смелость, а может быть, и за трусость.

– Стихи, – задумчиво и нараспев повторил Антоша. – Стихи – это хорошо. Может, что-нибудь продекламируешь? Прямо здесь?

Саша подумал, что теперь отступать некуда, и решился. Зажмурив глаза, как некоторые поэты, которых он видел по телевизору, и широко расставив ноги, Саша развел в стороны сжатые в кулаки руки и начал:

Муму и Герасим не пара, не пара,Не могут они в одной лодке грести.Боится Герасим, не хочет базара —Пред барыней надо себя соблюсти.А барыне глупой важно послушанье!

По прихоти ейной Муму изведут.И в вод раболепных глухое шуршаньеГерасим бросает щенка, как мазут.Он молча ругается. Друг ему нужен.Собачка пытается брасом уплыть.Герасим веслом по Муме… и, контужен,Щенок машет лапой. Ему уж не всплыть.