Пока ждали того самого момента, когда можно будет положить шашлык на угли, много разговаривали. В основном разговаривал Боря. Он рассказывал много случаев из своей жизни. В основном разговор касался, где и как он «нажрался» и как много он может «выжрать».
Через пять минут, как и говорил Боря, шашлык был торжественно препровожден на угли, где останкам погибших своей смертью животных оказали последнюю почесть в виде ритуальной кремации. Долгожданная закладка шашлыка была тут же обмыта. Поминальных тостов не звучало, но в последний путь сухожилия пожилой свиньи отправились под емкое и всеобъемлющее: «Поехали, мужики».
Следующая тема беседы – взаимоотношения с женским полом. Славику и особенно Паше в этой связи похвастаться было нечем, а Боря, найдя свободные уши, сливал все услышанные им за последние пять лет байки в эти самые уши. По его рассказам выходило, что мужчиной он стал едва ли не в утробе матери, а все девчонки, да что там девчонки, все жительницы их родного города мечтали, надеялись когда-либо осчастливить себя близким знакомством с Борей.
– Да я уже в двенадцать лет… – заплетающимся языком продолжил Боря повествование о своих похождениях.
Но Паша его уже не слушал. Боря живо и неприятно напомнил ему его отца. Тот же снисходительный тон, те же поучительные нотки в голосе. Даже фразы их были похожи. «Да я в твои годы…» – повторял отец. Интересно, а что делал отец в его годы на самом деле? «А еще интересно, что он сделает сейчас, – с беспокойством подумал Паша, – что он сделает в свои годы, когда увидит меня в таком виде?» Но трезвая мысль, которую несколько секунд думал затуманенный алкоголем мозг Паши, была безжалостно потоплена новой порцией «Сибирской». А пили уже под шашлычок.
Теперь водка катилась по пищеводу легко и свободно, как мысли в голове. Паша занюхал рукавом куртки и пригубил предложенный Славиком сок. Боря передал ему самодельный шампур с дымящимися кусочками мяса. И Паша вгрызался своими молодыми зубами в непрожаренный внутри и обугленный сверху комок мышц. Паша вгрызался, но безрезультатно. Шашлык не поддавался. А еще он явно не удался. Мало того что мясо было не разгрызть нормальными человеческими челюстями, оно было еще и несоленым. Боря просто забыл об этом. Сок, который при остервенелом натиске зубов попадал из мяса в рот, был неприятным. Горячим, кислым от обилия уксуса и горьким от образовавшейся угольной корочки. И Паша отчетливо понял, он даже очень четко и остро ощутил, что не любит шашлык. Он его терпеть не может!
– Нормальный шашлычок получился, – нахваливал между тем Боря свой кулинарный шедевр.
– Ага, вкусный! – подтвердил Славик и едва не сломал зуб.
Тем не менее такой вкуснятины никто больше чем по одному кусочку не осилил. И шашлык бесславно был свален все на ту же сумку. Сумку с надписью «СССР». Последующее принятие «на грудь» проходило под сок и колбасу. Паша чувствовал, как мысли останавливали свой бег, как они постепенно стопорились, спотыкались, наползая друг на друга. Он уже не принимал участия в разговоре, больше слушал, уставившись в одну точку, и молчал. А еще Паша поймал себя на том, что совершенно не понимает сказанных товарищами слов. Единственная, а точнее, последняя фраза, смысл которой был ясен для Паши, была фраза, произнесенная Борей.
– Поехали, мужики, – сильно заплетающимся языком проговорил он и отправил стакан с водкой в рот.
И Паша поехал… Точнее, не поехал, а поплыл. Поплыл и даже отъехал.
Через какое-то время сквозь сладкое дремотное состояние до него стали доноситься голоса. Это были голоса друзей. Его, Павла, или даже не его самого, а его тело куда-то несли, тащили по узким тропинкам, царапая о ветки раскорячившихся деревьев. А потом Паша догадался, вернее, даже не догадался, а отчетливо почувствовал, как с него сползли джинсы. Он не преминул заявить об этом другу.
– Славик… – прогудел он и сильно заплетающимся языком продолжил: – С меня брюки сползли.
– Никого не волнуйся, – приободрил его Славик, – это не важно сейчас. Сейчас не до приличий. Ты, главное, не висни на нас. Ты помогай нам. Пытайся идти.
А Паша сказал, что он не может идти, потому что штаны сползли до колен и они ему очень мешают идти. Он почувствовал, как руки друзей пытаются привести его джинсы в порядок. При этом Боря и Славик перестали поддерживать Пашу под руки. Он потерял равновесие и четко увидел, как небо резко сползло вниз. Он упал.
Последнее, что всплыло в сознании, это видение отца, которого Паша видел на пожелтевшей фотографии из семейного альбома. На снимке отцу было около двенадцати лет. И вот этот шибко умный, не по годам смышленый подросток подмигнул Паше, эффектно сплюнул через зубы, как это делал новый знакомый Боря. А потом маленький папа хитро прищурился и ласково сказал Паше:
– А вот я в твои годы…
Больше Паша не видел ничего. Ничего не воспринимал, кроме карусели, которая мчала его неведомо куда, унося в мир тяжелого алкогольного сна. И он, уронив голову набок, заснул…