Как Иван Дурак в столицу ходил

– Не гоношись, послушай сперва. Ежели ты обчеству окажешь такую услугу, то и обчество пойдет тебе навстречу. Хозяйство твое поправим.

– Хозяйство…, – задумал Иван.

– Дом поправим, забор поставим…, – Сучок обернулся к мужикам, – что нам стоит присмотреть за Ваниным хозяйством.

– Ну да…

– Да чего там возиться-то, пары дней хватит…

– Вот, – повернулся вновь к Ивану Сучок, – а если задержишься, мы и твои огородом займемся, все соберем, в амбар сложим.

– Так это, нет у меня амбара, – пробормотал Иван.

– Так мы построим, до сбора урожая время есть, будет у тебя и амбар.

– А если надумаешь жениться, когда вернешься из столицы, так мы всей деревней и свадьбу тебе сыграем…, как тебе такое предложение?

Иван почесал голову, отставил подсвечник, а потом и вовсе сел на скамью…

– Общество не против будет, если я подумаю?

– Да чего здесь думать?

– Да что мы его как девку на первый раз уговариваем?

– Тихо-тихо, – поднял руку Сучок, – каждый человек имеет право подумать…, это много времени не займет…, думай, Ваня, не торопись…

Бывают зрелища и еще чуднее, но только за ними ходить надо по всему свету, смотреть, да выискивать, а тут, считай, в своем собственном дому и такое чудо – Дурак думает. А зрелище, надо сказать, и правда было чудное. Сидел Иван на стуле, обхватив голову ручищами, морщил лоб изо всех сил, таращил глаза во все стороны, и даже что-то шептал, совсем тихо, зато с подвываниями. Мужики еще дальше отступили, глазели с опаской и перешептывались промеж собой:

– Господи помилуй, до чего он страшен в такую минуту…

– И не говори, в пору самому глаза закрыть, да и бегом отсюда…

– Вот что с людями нормальными ум делает…

– И не говори…

– Главное, чтобы он додумался до того, чего нам всем надо, а то представьте, мало того, что сейчас стращает, а потом еще подымится, да как гаркнет свое обычное, идите, мол к ентой матери, а я сам никуда и не пойду…

– Что верно, то верно, с таким бугаем разве справишься, ежели что…

Наконец, Иван словно замер, перестал рожи страшные корчить, голову отпустил и даже вздохнул, а потом и вовсе поднялся и лицом посветлел.

– Ладно, сельчане, коли надо, значит надо. Я от долга своего уклоняться не собираюсь – пойду с письмом к царю – воля ваша.

Ну, тут уж и сельчане выдохнули с облегчением.

– А договор наш, будем считать того, заключенным. Вы сами предложили, сами все слышали, да и батюшка Калистрат при всем при этом присутствовал…

Ну и чтобы уж все со всем сладилось, оставалось еще одно дело, надо было сходить к барыне Клепатре, чтобы она разрешила Ивану такой вот поход, ну то есть, чтобы бумагу разрешительную выписала, да печаткой своей приложила. Так, всей толпой, мужики и направились на барский двор. Впереди, как положено, Иван Дурак, следом за ним батюшка Калистрат, на а уж следом и все остальные пристроились. Таким же порядком к барыне и ввалились…

А между прочим, если кто-то кровей изнеженных, или не привыкший к суровой крестьянской жизни, то такая вот толпа молчаливых, трезвых мужиков, которая идет и никуда не сворачивает. Да еще и с поводырем, да еще и с попом, что при всех регалиях, так что даже иконка на пузе у него раскачивается – от такого зрелища и бывалых генералов в дрожь бросало…

Потому и не удивительно, что на барском дворе поднялся переполох. Заметалась дворня, завыли собаки, детки, коих при дворе всегда было немало, рев подняли, а некоторые и вовсе попрятались. Даже птица, в смысле, курицы-утки, которые, как известно, большим умом не отличаются, бросились врассыпную.

Барыня Клепатра на тот момент сидела в своей комнате, в пеньюаре, и в полнейшей тоске. Средств на поддержание хозяйства совсем не оставалось, надо срочно было готовить что-то к продаже. Да только вот беда, ничего лишнего, а самое главное, ценного, за что можно было бы выручить большие деньги, под рукой у нее не было. Поэтому она просто перекладывала бумаги с места на место, даже и не глядя в них, а лишь предаваясь странной мечтательности…, она вспоминала Париж, славные, но увы, прошедшие дни.

– Вот тебе и вся амур…, вместе с моншер и сильвупле…. Все в прошлом, и ничто уже не вернется, ни тебе танцев до самого утра, ни тебе галантных кавалеров, с которыми любое любовное безумие казалось возможным…, – барыня вздохнула сердечно, готовясь пустить слезу, – и почему я там не осталась? Почему меня не похитил какой-нибудь граф или герцог, я, между прочим, совсем не хуже ихних красавиц, ради которых идут на всякие беззакония благородные мужчины. Только они там, а я здесь…, и исход у меня, похоже, один…, либо в петлю, либо замуж за какого-нибудь богатого урода. Хотя, здесь даже уроды не богаты, остается одно – в петлю.

Барыня отодвинула от себя документы и закрыла бюро. С каждой секундой жизнь ее теряла смысла, а тоска надвигалась подобно черной, беспросветной туче.

– Почему я не родилась мужчиной? Можно было бы стать разбойником или можно было бы играть в карты, – Клепатра вздохнула, – что ни говори, а мужчинам в нашем мире живется намного легче, нежели чем нам, женщинам.