Как мы росли

Чапурной привёл с собой старших ребят; пришли Варина бабушка с соседками и все, кто жил на фабричной улице и радовался тому, что фабрика начала работать, — все пришли на митинг.

На дворе из ящиков сложили трибуну. Директор фабрики — знакомый старым рабочим ещё с мальчиков. До революции он вместе с Чапурным побывал в Сибири, потом пришлось и повоевать, только не на суше, как Чапурному, а на море — кочегаром во флоте.

В Октябре с винтовкой пришёл он вместе с другими матросами к Смольному, выполнял все поручения партии и советской власти, выполнял самоотверженно и беспрекословно: и воевал, и охранял — одним словом, совершал Октябрьскую революцию. А теперь он пришёл на фабрику, словно вернулся в родную семью. Жены у него нет, детей у него не было, мать умерла — не дождалась. Но родных — много, вот они: слесари, токари, прядильщицы и мотальщицы.

— Это вы восстановили фабрику своими руками, — сказал он. — Свою фабрику, товарищи! Вы участвовали в том великом деле, которому учит нас Владимир Ильич Ленин. А учит он нас строить своё, пролетарское государство.

И рабочие слушали с напряжённым вниманием своего рабочего директора — Василия Петрова. Старики помнили его ещё Васяткой, пожилые работницы — Васенькой, а молодёжь уже познакомилась с Василием Васильевичем, который и разъяснит и, если нужно, сам наладит станок.

После директора говорил председатель Совета. Он поздравил рабочих и работниц с наступающим праздникам Первого мая.

Но вот на трибуне появился Потапов. Его встретили взрывом радостных приветствий.

— Потапыч, ура!.. Потапычу ура! — кричали рабочие. — Говори, Потапыч!

Потапов снял картуз, вынул из него написанную речь, произнёс первое слово: «Товарищи!» — и замолчал.

Петров что-то ему подсказывал, но Потапов продолжал молчать; он развёл руками: мол, не судите меня, старика, не могу я сказать речи.

Но рабочие кричали громко: «Ура!.. Ура Потапычу!»

Все и без слов понимали, что чувствовал старый мастер. Это он, Потапыч, вложил самую большую долю в их общее дело. Не все верили, что загудит гудок, что начнёт работать фабрика. Когда проходили мимо бригады Потапова, которая по колено в холодной талой воде проверяла ещё только кладку кабеля, он и тогда говорил:

«Нечего смотреть! Время есть — беги в цех, готовь станок. Станок-то заржавел. Пустим ток, тогда поздно будет. А ты его пока кирпичом потри. Здесь стоять да глядеть нечего».

Это он, Потапыч, с утра до поздней ночи не уходил из цехов. Никто ему за это не давал ни денег, ни хлеба. А он никогда не жаловался, что голоден. И умел других поддержать — кого словом, а кого и последней крохой. Вот и закончена тяжёлая работа. Кто сегодня герой? Потапыч! Потапыча подняли на руки и принялись качать. А он взлетал над толпой, счастливый и беспомощный.

Майское знамя

Накануне праздника Оксана Григорьевна с ребятами пришивала к яркому, красному шёлку золотую бахрому и буквы. Когда знамя прикрепили к древку, ребята оценили всю его красоту: знамя спадало тяжёлыми складками, и золото на нём горело праздничными блёстками. Хорошее получилось знамя!

— А почему знамя всегда красного цвета? — спросила Клавка.

— Это цвет крови и огня боёв, цвет зари перед восходом солнца, это самый лучший цвет для знамени, — сказала Оксана Григорьевна.

— А почему цвет боёв? Ведь завтра не бой, а праздник небось!

— Ты, Клава, права — завтра праздник. — Оксана Григорьевна посмотрела на неугомонную Клавку и добавила: — Для того чтобы завтра был праздник, надо было сначала пройти через много боёв. Вот вы все москвичи — помните бои осенью? Ну, кто помнит?

— К нам тогда принесли раненого, — сказала Варя, — я помню.

— А у нас на крыше дома стоял пулемёт. Если кто, бывало, выйдет на улицу — начнут стрелять и непременно убьют. А когда стрелять кончили, по улице народ пошёл — тоже со знаменем, — сказал Наливайко.

— И у нас в отряде было знамя, — сказал Васька. — Как бой — знаменосец его к себе на грудь за шинель спрячет и тоже стреляет; а бой кончится, соберут в деревне митинг — он тогда на коне со знаменем впереди всех! Только то знамя было не шёлковое, оно было обгоревшее и даже в одном месте простреленное… вот здесь, — показал он. — Знаете, Оксана Григорьевна, Чебышкин один раз сказал комиссару: «Надо бы нам знамя-то обновить». А комиссар обиделся и говорит: «С ним начали воевать, с ним и победим». Так ему и сказал.

И все ребята стали вспоминать, кто из них, где и когда видел красное знамя.

— Я тоже про знамя помню, — сказала Оленька Орлова. — Я тогда под дедушкиным одеялом спала. Моё было мягкое, а дедушкино колючее.

— Мы, Оленька, говорим про знамя, — поправила её Оксана Григорьевна.

— И я про знамя… — сказала Оленька. — Я тогда плакала: «Где моё одеяльце?» А мама сказала: «Молчи, его дедушка с собой взял». А я всё плакала: «Зачем взял?» А мама сказала: «Они из него знамя сделали». Оно было красное, только с одной полоской. Мама говорила: «Не плачь, он принесёт его обратно, он только на пока его взял»… — Оленька замолчала.