Как натаскать вашу собаку по экономике и разложить по полочкам основные идеи и понятия науки о рынках

Позиция Нозика, изложенная в его классическом либертарианском труде «Анархия, государство и утопия» (1974), предельно понятна. Мои вещи есть мои вещи, и государство не имеет права, кроме как в нескольких крайних случаях, тянуть к ним свои липкие руки ни напрямую, ни через налогообложение. Не важно, действует ли государство в своих гнусных целях или ради моего же блага: когда дело касается моей собственности, государство должно отступить. Мое право распоряжаться своим законно приобретенным личным имуществом важнее любых представлений о справедливости. Для Нозика, когда люди вступают в добровольный обмен, никто другой не имеет права насильственно вмешиваться, даже если в результате одни люди становятся чрезмерно богатыми, а другие бедными.

– Хардкор.

– Согласна. Хотя эта идея бросает вызов тем, у кого более коллективистское мышление.

– Ты про Философа?

– Да, и про центристов вроде меня. Прекрасно владея стилем и умея увлечь читателей, Нозик заставляет читателей задуматься о том, что все мы склонны считать само собой разумеющимся: о праве государства конфисковать наши деньги и использовать их на цели, с которыми мы не согласны. Он четко формулирует вопрос: почему государство может так поступать?

Ролз принимает вызов. Там, где Нозик поклоняется свободе, Ролз отдает приоритет равенству. Его важнейший аргумент касается «принципа различия», который гласит, что «все социальные ценности… должны распределяться поровну, если только неравное распределение какой-либо из них… не идет на пользу всем».

– А?

– Ролз признал, что экономическое неравенство до определенной степени может оказаться полезным. Если бы работники получали одинаковую сумму денег независимо от усердия, то в проигрыше оказалось бы все общество. Однако, по его мнению, неравенство следует терпеть только в том случае, когда оно делает наихудших членов общества настолько богатыми, насколько это возможно. Забудьте о богатых, говорит он нам, они выкрутятся и сами, – лучше сосредоточьтесь на помощи бедным. Ролз обосновал этот аргумент, используя мысленный эксперимент с так называемой завесой неведения.

– Звучит интригующе…

– Именно. Скажем, ты ударился головой и очнулся в больнице, не понимая, кто ты такой. Другими словами, ты не знаешь, богат ты или беден, родился больным или здоровым, умным или глупым, ленивым или трудолюбивым. Это завеса неведения. В такой ситуации, говорит Ролз, любой разумный человек выбрал бы для общества правила, которые максимально улучшат положение наименее обеспеченного человека.

– Почему?

– Ну, потому что ты бы не желал себе невыносимой мучительной участи. Если окажется, что ты богат и талантлив, – отлично. А если нет, ты бы хотел, чтобы общество протянуло тебе руку помощи. И поскольку твоя личность неизвестна, придется выбрать безопасный вариант.

– Пожалуй. Хотя эта завеса неведения кажется слегка… надуманной. Кто-нибудь вообще просыпался с полной потерей памяти? Такого же не бывает.

– Смысл в том, чтобы попытаться найти какой-то способ для объективной оценки справедливости. Любой, кто может представить себя в подобном положении, придет к такому же выводу, основанному на рациональном эгоизме.

– Итак, Нозик говорит, что если я законно получил печенье, то могу оставить его себе, даже когда у тебя печенья нет. А если ты попробуешь его отобрать, это, по сути, воровство. А Ролз утверждает, что государство должно взять часть моего печенья и отдать его тебе, – мол, если бы ни один из нас не знал заранее, сколько печенья мы получим, то мы оба, вероятно, выбрали бы систему, которая забрала бы печенье у богатого человека (или собаки) и отдала их другой собаке (или человеку). Я правильно понял?

– Ну, в целом да.

– Только мы еще не решили, сколько печенья ты заберешь у одного и отдашь другому. Столько, чтобы не дать ему умереть с голоду? Или ты стремишься уравнять позиции?