Одна из более привлекательных и более современных особенностей государства Платона – это относительно равные права женщин, которые в нем допускались. Женщины могли быть стражами, и Платон недвусмысленно утверждает, что они так же, как и мужчины, способны обрести мудрость и знание. Дети стражей должны были воспитываться коллективно, чтобы не допустить вмешательства фаворитизма или семейных связей в правильное управление государством. И по той же причине стражи не должны были владеть какой-либо собственностью. Широко известно, что Платон запретил в своем идеальном городе большинство произведений живописи, музыки и литературы. Живопись, будучи воспроизведением копии, уводит нас еще дальше от реальности; музыка, за исключением определенных военных маршей, развращает. Литература лжет…
И раз уж мы заговорили о лжи, вероятно, самая пагубная особенность системы – концепция полезной лжи или благородного вымысла. Чтобы разубедить тружеников в том, что они, возможно, заслуживают большего, чем тяжело трудиться весь день на вышестоящих лиц, Платон предлагает внушать им мысль, которую он заведомо признает неправдой: каждое сословие сформировано из разных типов металлов. Так, труженики состоят из железа и меди, помощники – из серебра, а стражи (конечно же!) – из золота. Единственное обоснование такой несправедливости заключается в том, что она обеспечивает социальное единство и патриотизм.
–
– Я знаю. Мы получили государство, в котором элита правит народными массами с помощью силы и лжи; место, где почти нет искусства и мало удовольствий. Наиболее близким воплощением такого государства в реальном мире была Спарта, старинный враг демократических Афин. Неудивительно, что в наши дни не так много сторонников идеального государства Платона. Карл Поппер, с которым мы познакомимся позже, когда будем обсуждать философию науки, включил Платона в число врагов
Платон жаждал стабильности и порядка – и это не удивительно, принимая во внимание хаос, от которого страдало его родное государство бо́льшую часть его жизни. Для Платона демократия означала разрушение. Если на то пошло, то другие системы правления, основанные на власти единственного правителя (царство или тирания) или группы, отличительным признаком которой является только наличие богатства (олигархия) или наследственных привилегий (аристократия), кажутся еще хуже.
Но все бесполезно. Платоновы идеи-формы совершенно не работают, если речь идет о реальной теории морали, а его государство, несмотря на то, что оно основано на этических принципах, поиске добродетели и истины, воспринимается как предшественник тоталитарных режимов XX века.
–
– Не волнуйся, Платон еще вернется! Наша вторая попытка создать твердую основу для этики имеет нечто общее с объективизмом Платона. Она начинается с интуиции, которой многие из нас обладают: якобы мы просто знаем, что правильно, а что неправильно. «Я нутром это чувствую», – можете вы сказать о каком-то действии, которое, как вы знаете, неправильно. Если у вас настойчиво попытаются выяснить, откуда это чувство берется, вы будете повторять, возможно, нахмурившись при этом или приложив руку к груди: «Я просто знаю».
Такое убеждение в том, что каждый человек обладает безошибочным моральным чувством, которое, подобно другим врожденным чувствам, впервые было представлено философами XVII и XVIII вв., такими как Антони Эшли-Купер, 3-й граф Шефтсбери (1671–1713), и Фрэнсис Хатчесон (1694–1746). В этой концепции подчеркивалась либо религиозная составляющая (знание добра и зла внушено нам милосердным Богом), либо гуманистическая (мы по природе своей милосердные и добрые существа). Если временами этот свет доброты меркнет, то лишь из-за развращающего воздействия так называемой цивилизации.
–