Как натаскать вашу собаку по философии и разложить по полочкам основные идеи и понятия этой науки

– О да! Гол забивает Монти. Это самая знаменитая концепция Лейбница – вообще-то, вторая из самых знаменитых, к первой мы придем через секунду. Кажется, что мир действительно устроен определенным образом: люди болтают друг с другом, бильярдные шары сталкиваются, собаки лают на кошек, брошенные тарелки разбиваются при ударе об пол. Но Лейбниц показывает, тщательно аргументируя, что так быть не может: бесконечное число отдельных субстанций не могут на самом деле взаимодействовать так, как, по нашему мнению, мы видим.

Эту дилемму можно разрешить только одним способом. Бог создал Вселенную, в которой кажется, что каждая вещь порождается другими вещами, но на самом деле они просто согласуются друг с другом. Представьте двое часов, говорит Лейбниц. Они не связаны, но бьют в одно и то же время. Наблюдателю может казаться, что они связаны, что бой одних часов вызывает бой других, так же как перо вызывает зуд…

– Кстати о зуде, ты не мог бы просто почесать мне подбородок, здесь… да, вот здесь, спасибо.

– Но это просто предустановленная Богом гармония. Он задумал мир таким, чтобы создавалось впечатление, что все работает в результате случайных взаимодействий между его элементами, но это всего лишь видимость.

– Э-э, а зачем бы он так сделал?

– Это приводит нас к действительно самой знаменитой идее Лейбница. Его Бог ограничен только законами логики. В рамках этих законов Бог мог бы создать бесконечное число миров. Тот, который он выбрал, имеет оптимальное количество добра. Это лучший из всех возможных миров.

– Но все эти гадости, которые существуют… войны, болезни, кошки…

– Бог мог бы создать мир без всех этих вещей. Но эти плохие вещи приводят к существованию хороших. Зло обеспечивает возможность для существования добра. Мир без болезней – это мир без заботящихся о больных. Всякое зло не просто уравновешивается добром, а подавляется им.

И Бог легко мог бы превратить людей в роботов, способных делать только добро. Он мог бы запрограммировать нас так, чтобы все мы стали добрыми самаритянами. Он мог бы лишить нас способности поступать эгоистично, жестоко, глупо. В популярном сериале «Баффи – истребительница вампиров» был один персонаж по имени Спайк, кто-то вроде наполовину исправившегося вампира. Эти изменения произошли из-за того, что в мозг Спайка внедрили чип, который вызывал мучительный удар, если Спайк пытался навредить кому-нибудь, кроме демонов и других вампиров. Бог мог бы наделить всех нас чипом добродетели. Но тогда мы оказались бы в мире без свободы воли, а это мир без возможности добра. Поэтому Он дал нам не идеальный мир, а мир с огромным избытком добра по сравнению с количеством зла.

– Похоже на полнейший вздор.

– Это действительно вызвало насмешки. В 1759 году Вольтер написал философскую повесть «Кандид», в которой высмеял эту идею. Сто тысяч человек погибли во время землетрясения в Лиссабоне в 1755-м. Многие из погибших укрывались в церквях. Действительно ли это уравновешивалось добром, которого добивались, – тем, что подразумевалось под актом милосердия спасителей? Что вообще могло бы уравновесить мученическую смерть ребенка?

Так что нет, эта идея не привлекла множество сторонников. Но с точки зрения логики в ней нет ничего неправильного. Не существует способа точно узнать, что наш мир на самом деле не оптимален. Этот вопрос относится к таким, которые никогда не решить. Но вероятность, скажем так, мала…

Должен сказать, что идея о том, что наш мир – лучший из возможных, на самом деле логически не зависит от аргументов Лейбница о слепых монадах и предустановленной гармонии. Многие современные теологи придерживаются мнения, что это наилучший мир с точки зрения баланса добра и зла, не соглашаясь со всевозможными блюдами, предложенными Лейбницем в меню.

Но мы отклонились от нашей главной темы дня, теории познания. Система Лейбница представляет собой изумительную смесь: ведущие к ней дедуктивные заключения, возможно, логически вытекают из представлений Лейбница о субстанции и истине, но абсурдность вывода предупреждает нас, что его рассуждения о субстанции и истине, должно быть, являются вздором.

Мы должны также поставить под сомнение лежащую в основе эпистемологию, которая привела нас, как неисправный спутниковый навигатор, в это странное место. Можем ли мы полагаться на размышления об этом мозге без окон, вмещающем нечто извне и раздумывающем над тем, что уже в нем содержится? Это похоже на страдающего агорафобией, который боится не только выходить на улицу, но и даже раздвигать шторы, и живет только тем, что уже есть в доме: высохшие остатки пищи на кухне, старые и разорванные обои над камином, выцветающие фотографии умерших.