Хотя все это выглядит как очень странная концепция реальности и во времена Спинозы ее считали крайне отвратительной, на самом деле она не настолько пугающая, какой казалась когда-то, и представляет собой всего лишь переосмысление того, что мы уже знаем. Спиноза приводит аналогию с телом. На одном уровне тело состоит из бесчисленных отдельных сущностей – органов, крови, волос, кожи и т. д. (Спиноза не знал об отдельных клетках, которые были открыты вскоре после его смерти, хотя это открытие, возможно, помогло бы ему аргументировать.) Тем не менее мы видим, что имеет смысл считать это единым целым, состоящим из множества частей. Точно так же, хотя мы чувствуем, будто живем в мире разнообразия, как материального, так и ментального, смещение точки зрения показывает, что все это – единое целое: Бог, или, если хотите, Природа.
Идея о том, что разум и тело являются всего лишь атрибутами Бога (или Природы), а не отдельными субстанциями, хотя и включает изменение точки зрения, но не вполне ясно, имеет ли она большое практическое значение. Что эта идея на самом деле дает – сближает мысль и материю и таким образом обходит проблемы картезианского дуализма. Современный способ решения проблемы разума и тела заключается в рассмотрении мысли как эпифеномена материи, а не как другой субстанции. Это две стороны одной медали, и такое представление близко к тому, что говорил Спиноза.
–
– Ага, ну он точно интересен, но есть и определенные темные пятна. Спиноза был приятным парнем, но его система не была приятной. Миру нет дела до нас. Он представляет собой просто огромный двигатель, или организм, в котором мы – лишь беспомощные части. Все, на что мы можем надеяться, – это понять механизм и принять его.
Монти спрыгнул с моих колен и потянулся. Он направился к молодой березке, до которой доставал его поводок, и быстро оставил свою метку.
–
– Мы ищем ответ на вопрос:
–
– Больше половины. Но я проголодался. Давай закончим с рационалистами и пойдем домой. Готов?
Монти опять забрался на скамейку.
– Третий…
–
– …великий рационалист, Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716), совершенно отличался от Спинозы. Как и Декарт, он был выдающимся энциклопедистом, историком, дипломатом и, возможно, лучшим математиком своей эпохи. Приветливый и стремящийся нравиться, Лейбниц жил в комфорте: большую часть жизни он провел при дворе герцогов Ганновера, выслуживаясь перед богатыми и власть имущими. Похоже, он был вроде придворного, который стремился заслужить расположение, но это ему так и не удавалось, поэтому он выглядел несколько нелепо. И он был немного скрягой. Каждый раз, когда какая-нибудь молодая женщина при дворе выходила замуж, он дарил на свадьбу маленькую брошюру с полезными советами и заметками для молодой жены.
–
– Последние годы его жизни были омрачены длительным и ожесточенным спором с Исааком Ньютоном из-за первенства в открытии дифференциального исчисления. Спор выиграл Ньютон, и не в последнюю очередь в связи с тем, что он тайно возглавлял комитет, выносивший решение по этому вопросу, но, скорее всего, оба ученых пришли к этой идее независимо, и это, вероятно, единственный самый поразительный пример, когда великие умы думают одинаково (и в кои-то веки это были действительно великие умы).
Пусть Лейбниц был без сомнения гением, но он придумал, вероятно, самую странную и наименее приемлемую из всех метафизических систем. Первоначальные положения довольно разумны, если принимать представления рационалистов о знании. Лейбниц считал, что все истины являются аналитическими, то есть что каждая истинная посылка уже содержится в субъекте.
–