Как остановить время

– Я – Уильям Мэннинг, я… – заартачился Мэннинг.

– А мне плевать, – отрезал Шекспир. – И актерам плевать. И всему «Глобусу» плевать. Убери лапы, освободи ее и ее друзей, не то мы прекратим спектакль.

Этого оказалось достаточно. Угроза остаться без представления была весомым аргументом. Уже в те годы массы не желали довольствоваться правосудием, они жаждали большего. Они жаждали развлечений. И Шекспир понимал это лучше всех.

Теперь весь зал насмехался над Уильямом Мэннингом. В его налившееся кровью лицо полетели устричные раковины. На лбу его вздулась синяя жила. Он разжал руку, освобождая Грейс. Мы подхватили ее и ринулись к боковой стене театра; в песке под нашими ногами хрустели обломки раковин, рыбные кости и прочий мусор. Я обернулся к сцене: вернулся на нее Шекспир? Он поймал мой взгляд и обратился к возбужденной толпе. Последние сцены представления, сказал он, посвящаются актеру, перед которым он, Шекспир, в неоплатном долгу. Они посвящаются «человеку по имени Генри Хеммингс». Я понял, что эти слова – своего рода код – адресованы мне.

Понял я и другое. Отныне путь в «Глобус» да и в Бэнксайд заказан мне навсегда.

Хакни, окрестности Лондона, 1599

Слухи.

Слухи жили своей жизнью. Они не просто распространялись – они жили.

Подобно слепням, небылицы вились, гудели и кружились, время от времени зависая в воздухе, среди зловония нечистот и грохота телег. К примеру, когда нежданно-негаданно пропала Мэри Питерс, об этом знала каждая домохозяйка к востоку от городских стен. Роуз, между прочим, это так расстроило, что она за целый день и словечка не сказала. А теперь из-за моей, как выражалась Роуз, «горячности» в каждой лондонской пивнушке наверняка на все лады пересказывали историю про лютниста, спрыгнувшего прямо на сцену «Глобуса».

– Но вы с Грейс были в беде!

– Мы сами способны о себе позаботиться. Всегда как-то справлялись. А теперь нам придется возвращаться в Уайтчэпел…

Но на этом она не остановилась и начала расспрашивать меня про того человека. Про Мэннинга.

– Я его не знаю.

– Врешь.

– Ну ладно. Я не могу сказать тебе, кто он такой.

– Он назвал твою мать ведьмой. Что он имел в виду?

– Он наверняка обознался. Принял меня за кого-то другого.

Ее зеленые глаза гневно сверкнули.

– Ты считаешь меня дурой, Том Смит?

Это на меня подействовало. Она назвала меня именем, которое было моим лишь наполовину, и это меня отрезвило. Я понял, что должен рассказать ей хоть что-то.

– Прости меня, Роуз. Я совершил ошибку. Мне вообще не следовало сюда приходить. Надо было заработать денег, вернуть вам долг и уйти. Нельзя было давать волю своим чувствам, тем более – вызывать у тебя ответное чувство.

– К чему ты клонишь, Том? Ты говоришь сплошными загадками.

– Верно. Я и сам – сплошная загадка. И тебе ее не разгадать. Мне и самому это не под силу.

Я вскочил с табурета и стал, как безумный, кружить по комнате. Грейс уже спала в другой комнате. Я говорил тихо, но с прежним напором.

– Тебе надо найти себе кого-то другого. Погляди на меня. Погляди на меня, Роуз! Я для тебя слишком молод.

– Два года, Том. Не такая уж большая разница.

– Разница будет увеличиваться.

Она была явно сбита с толку.

– Как это? Что ты хочешь сказать, Том? Как разница может увеличиться? Что за чушь!

– Тебе от меня нет никакой пользы. Я не могу вернуться в Саутуарк.

– Пользы? Пользы?! Том, я же отдала тебе свое сердце.

Я тяжело вздохнул. Я готов был вздыхать беспрерывно, лишь бы вздохами развеять действительность. Лишь бы не видеть слез в ее глазах. Я бы предпочел, чтобы она меня возненавидела. Вот бы я ее разлюбил, мелькнула мысль.

– Значит, не тому ты его отдала.

– Расскажи мне о своей матери, Том… Только правду.

Врать под ее взглядом у меня язык не поворачивался. – Ее убили из-за меня.

– Что?

– Во мне, Роуз, есть кое-что необычное.

– И что же это?

– Я не взрослею.

– Что?

– Посмотри на меня. Время идет, но на моем лице это не отражается. Я люблю тебя. Правда люблю. Всем сердцем. А что толку? Я словно мальчишка, который пытается влезть на дерево, но ветки уходят все выше и выше.

Она была ошарашена моими словами и с трудом пролепетала:

– Я же не дерево.

– В пятьдесят лет ты будешь выглядеть на пятьдесят, а я останусь таким же, как сейчас. Тебе лучше расстаться со мной. А мне лучше уйти от вас. Мне лучше…

Тут она поцеловала меня, просто чтобы я замолчал. Она лишь наполовину поверила мне. Поначалу она решила, что я сошел с ума. Но по прошествии недель и месяцев поняла, что я сказал правду.

Постичь этого она не могла, но куда ей было деваться. Некуда.

От правды никуда не денешься.

Лондон, настоящее время

Я понятия не имею, дошло ли до Антона хоть что-то из того, что я ему сказал. Я прожил всего четыреста тридцать девять лет, а этот срок, разумеется, недостаточен, чтобы расшифровать нюансы мимики обычного подростка.