Как перестать беспокоиться и начать жить

Человечество веками преклонялось перед богоподобными людьми, которые не питали злобы к своим врагам. Я люблю стоять в национальном Джасперовском парке в Канаде, глядя на самые красивые горные вершины Запада – горный хребет, названный в честь Эдит Кейвелл, английской сиделки, которая как святая приняла смерть от расстрелявших ее немецких солдат 12 октября 1915 года. В чем же было ее преступление? В своем доме в Бельгии она кормила и выхаживала раненых французских и английских солдат, помогая им затем бежать в Голландию. Когда тем октябрьским утром английский священник вошел в ее камеру в военной тюрьме в Брюсселе, чтобы подготовить к смерти, Эдит Кейвелл произнесла две фразы, которые на века остались запечатленными в бронзе и граните: «Я понимаю, что одного патриотизма мало. У меня не должно быть ни к кому ненависти и обиды». Через четыре года ее тело было отправлено в Англию, где в Вестминстерском аббатстве ей были отданы последние почести. Однажды мне пришлось провести в Лондоне год. Я часто приходил к памятнику Эдит Кейвелл, что возле Национальной портретной галереи, читая ее бессмертные слова, отлитые в бронзе: «Я понимаю, что одного патриотизма мало. У меня не должно быть ни к кому ненависти и обиды».

Верный способ простить и забыть своих врагов – перестать заниматься только собой. Тогда встречающиеся на жизненном пути обиды и враги не будут трогать нас, так как нас не будет беспокоить ничто, кроме нашего возвышенного дела. В качестве примера расскажу об одном драматическом событии, произошедшем в сосновом лесу штата Миссисипи в 1918 году. Суд линча! Должны были линчевать черного учителя и проповедника Лоуренса Джонса. Несколько лет назад я выступал перед ученическим советом школы Пейн-Вудс, которую основал Лоуренс Джонс. Сегодня эта школа известна по всей стране, но событие, о котором я веду речь, произошло задолго до этого. Оно случилось в тяжкие дни начала Первой мировой войны. По центральной части штата Миссисипи поползли слухи, что немцы поднимают черное население на восстание. Лоуренс Джонс, как я уже сказал, был черным, и его обвинили в помощи в организации восстания. Группа белых, стоявших недалеко от церкви, случайно услышала, как Лоуренс Джонс, обращаясь к своей пастве, сказал: «Жизнь – это битва, в которой каждый черный должен вооружиться, чтобы биться за свое выживание и успех».

«Битва!» «Вооружиться!» Довольно! Ночью эти возбужденные молодые люди собрали толпу, связали проповедника, целую милю волокли его по пыльной дороге, затем, взгромоздив на кучу хвороста, зажгли спички и уже готовы были повесить над горящим костром, когда кто-то вдруг крикнул: «Прежде чем сгореть, пусть произнесет одну из своих пустых речей! Говори! Говори!» И Лоуренс Джонс, стоя на груде хвороста с веревкой на шее, говорил, чтобы спасти свою жизнь и свое дело. В 1907 году он закончил университет Айовы. Из-за честности, прилежания и музыкальных способностей его любили как сокурсники, так и профессора. Закончив университет, он отказался от предложения менеджера одного отеля взять его партнером в свое дело, а также от предложения богатого мецената, пожелавшего спонсировать его музыкальное образование. Почему? Потому что на него снизошло озарение. Его так вдохновила биография Букера Т. Вашингтона, что он решил посвятить свою жизнь просвещению и обучению бедных и безграмотных представителей своей расы. Поэтому он отправился в самый Богом забытый уголок Юга Америки – глухое местечко в 25 милях от Джексона в штате Миссисипи. Заложив свои часы за доллар и шестьдесят пять центов, он основал школу прямо под открытым небом, где партами служили пни и бревна. Лоуренс Джонс рассказал разъяренной толпе, желавшей его линчевать, что ему действительно пришлось сражаться за то, чтобы обучить тех неграмотных детей быть хорошими фермерами, механиками, поварихами и домработницами. Он рассказал также о тех белых людях, которые помогали ему бороться за открытие школы Пайн-Вудс. Эти люди дали ему землю, бревна, свиней, коров и деньги, чтобы помочь в его нужном деле.

Когда позже Лоуренса Джонса спросили, испытывал ли он ненависть к людям, тащившим его тогда связанным по дороге и собиравшимся сжечь на костре, он ответил, что был слишком поглощен мыслями о своем деле, чтобы ненавидеть. Он был слишком занят возвышенным делом. «У меня не было времени ни ругаться, – сказал он, – ни сожалеть о чем бы то ни было, и ни один человек на земле не заставит меня пасть так низко, чтобы ненавидеть его».