Голявкин сказал, что текст был написан за много лет до юбилея Брежнева и отношения к нему не имеет, однако в литературных и читательских кругах история получила название «Второй залп Авроры» (по ассоциации с первым залпом в октябре 1917 года), номер журнала был изъят из продажи и библиотек, его тираж сокращен до минимума, а главный редактор журнала и ответственный секретарь— уволены.
Писательница и художница следующего за Поповым поколения Валерия Нарбикова как-то метко сказала по поводу отношения писателя к общению с другими людьми, особенно с теми, от кого зависит его творчество: «Вообще я люблю людей, если они меня не мучают. Мне очень нравится сейчас. Я очень люблю настоящее время. Прошлое же люблю в законченном виде. Мне иногда хочется взять его в руки и поцеловать: вот пусть оно таким и останется. Законсервированность, неизменность прошедшего времени — это нечто замечательное… Когда я пишу, меня вообще ничего не волнует. Я не пишу для кого-то. И не пишу для себя. Я просто пишу. Но когда я вижу, что кто-то понял мой текст — это каждый раз как чудо: неужели он меня понял?! Это счастье, в которое каждый раз невозможно поверить. Это как любовь». Нарбикова, кстати, известна тем, что «неприкровенно» пишет о «любовной подноготной», за что не однажды была сурово критикуема. Любовь, как известно, главная тема литературы. В России сегодняшней есть еще одна острая тема — это деньги, но для малой прозы и поэзии она в число мейнстримов не входит, это предмет интереса больших романных форм и сериалов.
Кроме яркой биографии и острых тем авторы малых форм могут выделиться еще и нестандартной формой подачи, как это сделал поэт, исследователь литературы и художник Андрей Монастырский, один из родоначальников московского концептуализма. С 1970-х он создает поэтические объекты и проводит «Коллективные действия» вместе с группой авторов, объединившихся под одноименным названием. Конечно, официальная власть все это удушала и давила… до начала перестройки. А потом Монастырский опубликовал массу статей о современном искусстве и активно выставлялся в России, США, Франции, Германии, Австрии. Стал знаменит, и в итоге в 2011 году представлял Россию на Венецианской биеннале современного искусства.
О Монастырском в жизни у меня есть одно очень выразительное воспоминание. Матушка вывозила меня в детстве в эстонскую деревушку Кясму, куда летом наезжало много известных физиков и лириков. Теперь там, кажется, даже есть музей имени тогдашних великих приезжих. А в те годы мы с матушкой выезжали как-то из темного леса, куда катались на велосипедах по грибы, в солнечный и веселый сосновый бор, сквозь который виднелся уже вдалеке берег моря.
Я было в радостном энтузиазме рванула вперед, и тут навстречу мне вышел человек с черными волосами, подстриженными в кружок, как у средневековых монахов, в черном тренировочном костюме и черных кедах. В руке он нес черное радио, от которого к его голове шли наушники. Глаза человека были обращены внутрь, и он меня очевидно не видел. Я остановилась и на всякий случай попятилась назад, к матери.
Поравнявшись, страшный человек кивнул нам, обратив на секунду вбок лицо с невидящими глазами. Из его наушников донеслись позывные «Голоса Америки». И когда он продефилировал в темный лес, моя мама, слушавшая «голоса» дома и отлично знавшая о моем пристрастии к стихотворчеству, сказала: «Вот, деточка, этот черный человек — поэт Андрей Монастырский. В сосновом бору слушает не пение птиц, а «голоса». Солнца и брусники не видит, в море не купается. Погляди на него и трижды подумай, надо ли тебе это?» Я подумала и сказала: «Но был же еще и Пушкин!» Мама сказала, что это, безусловно, веселей, но она согласна на мою поэтическую карьеру только если без пушкинских перегибов.
Совсем без перегибов, как известно, у творческих людей не случается, но действительно летнюю резиденцию я в итоге со временем, уже в XXI веке, купила в Пушкинских горах.
Чудаки на пути к глобализации
Битов открыл новую область исследования, при этом обнаружив абсолютный уровень в слове. Но главное, не в обиду будь сказано другим замечательным писателям, Андрей Битов — умный человек, а это редко бывает. В литературе, мне кажется, умных людей гораздо меньше, чем людей талантливых. Даже читая его не вполне удачные произведения, ты чувствуешь, что общаешься с умным человеком. Это очень лестно для читателя, это просто незаменимо.