Как птички-свиристели

Том вернулся в комнату. Даже когда небо было затянуто жемчужными облаками, квартира оставалась светлой. В солнечный день она будет ослепительной — с таким же успехом можно жить в операционной палате, думал Том, или среди ярко освещенных декораций еженедельного комедийного сериала. Прошел через отделанную кафелем кухню в меньшую из двух спален — к Бет и Финну. Там резко пахло ковром — белоснежным, на весь пол.

— Если твоя кроватка встанет вот здесь, — рассказывала сыну Бет, — по утрам ты сможешь смотреть в окошко. И купим каких-нибудь забавных картинок на стены, да?

— А можно папе тоже приходить?

— Ну конечно, можно, если он сам захочет. — Бет обратилась к Тому через голову Финна: — Понимаешь, почему я так мечтала об отдельной квартире?

Бет улыбалась безмятежно и непринужденно. Том, страдая от душевной боли, понял: в последний раз он видел у жены эту улыбку много месяцев назад.

— Да, квартирка миленькая.

— Светлая, — подсказала Бет, — и вид из окна потрясающий.

Вид? Какой вид?

Том сознавал: он инстинктивно сутулится под низким, давящим потолком. Тесная, стерильная и безликая квартира — скорее жребий, нежели результат выбора.

— Я хотела подыскать большое зеркало для длинной стены в гостиной, — сказала Бет. По лицу ее продолжала блуждать рассеянная улыбка.

В зеркале множатся страхи. Том подумал о свободном и просторном доме на Квин-Энн. Какие же тогда чувства Бет испытывала к собственному мужу, если пренебрегла тем жилищем ради этого?

Внизу, в вестибюле, Финн выпросил еще монеток и бросил их в фонтан.

Когда Том, Бет и Финн выходили, консьерж в униформе сказал:

— Пока, Бет. Хорошего вечера…

Том слегка разозлился: то, как этот человек легко и привычно назвал Бет по имени, сделало ее другую жизнь неприятно реальной. В ванной Том заприметил стаканчик для зубных щеток, фен, а еще помаду и прочую косметику — все уже разложено на полочке «под мрамор»; на кухне — две бутылки неизвестного тонизирующего напитка на травах, одна — пустая. Увиденные предметы поначалу не вызвали у Тома никакого определенного чувства, однако теперь воспоминание о них вызвало неприятное ощущение, раздражающее, словно первое, поверхностное прикосновение сверла бормашины к зубу.

Они снова ехали в машине, и Финн сидел впереди, рядом с водительским креслом. Том спросил:

— К чему все причиндалы из «Икеи»? В доме же полно мебели, ты могла бы взять что-нибудь.

— Я хотела начать с нуля, — ответила Бет.

Наполовину миновали Каунтербэлэнс, а Финн за все время не произнес ни словечка, странно. Наконец мальчик заговорил:

— А знаете что?

— Что, милый?

— Я что-то придумал.

— Что же, Финичек? — спросил Том, подыгрывая сыну, имевшему досадную привычку добиваться, чтобы его допросили по полной форме, а потом сообщить какой-нибудь пустяк.

— Ну…

— Давай-давай, Финик, раскрывай свои секреты.

— Мне квартира правда понравилась, и фонтанчик. Но…

— Но что?

— В квартире помещаются только два человека, значит, нам нужна квартира для трех человек. Мы ведь можем купить такую квартиру, побольше? Пожалуйста!

Том пытался разглядеть в зеркале личико ребенка, но перед глазами мелькала лишь густая копна черных вьющихся волос.

Они стояли на углу улиц Гейлер и Седьмой, когда Финн спросил:

— У вас с мамой развод, да?

Кабинет доктора Юсбио помещался на четырнадцатом этаже центра медицины и стоматологии в отеле «Ферст Хилл».

В приемной, оборудованной под детсадовскую комнату — круглые подушки, мозаики, простые деревянные игрушки, старые калькуляторы и пишущие машинки, — надоедливо играла фоновая музыка в стиле Эры Водолея. На полках стояли обычные детские книги, многие помятые и истрепанные, там же попадались и взрослые названия вроде «Индиго-ребенок» [75], «Детские горести», «Семья — это навсегда», «Позитивная дисциплина», «Зачем нам риталин?», «Жизнь биполярного ребенка», «Гетеросексуальные родители и гомосексуальные дети».

Бет прождала уже пятнадцать минут — Финн находился в кабинете у доктора Юсбио. Оказалось, матери не полагается присутствовать во время беседы, запрет этот неприятно поразил Бет, равно как и врач. Она ожидала увидеть даму в годах, с мнением которой нельзя не считаться, но уж никак не маленькую юную блондиночку в ярко-желтом брючном костюме, встретившую нового пациента словами: «Привет! Меня зовут Карен». Карен сразу же, едва ли вообще заметив присутствие Бет, утащила Финна к себе в кабинет. Фоновая музыка явно играла не просто так, а с определенной целью: за всхлипами синтезаторов нипочем не расслышать, что плачет твой собственный ребенок. Атмосфера зловещая, будто помещение доктора Юсбио впитало гнев и горести эмоционально неуравновешенных детей, когда-то уже побывавших здесь.

Бет листала старый номер «Вог». Женщина была слишком взвинчена, поэтому осмысленно разглядывать картинки не получалось; она прислушивалась, пытаясь за музыкой различить какие-нибудь звуки из дальнего конца комнаты. Наручные часы показывали: прошло две минуты.