Как птички-свиристели

— Эй, может, научить меня чему-нибудь, а? — Он захихикал, и теперь в его смехе Тому послышалась нестерпимая насмешка.

Расстегнув молнию одного из своих многочисленных карманов, азиат вынул блокнот и карандаш, принялся старательно что-то черкать.

Закончив, он вырвал листок и вручил Тому, однако написано там было гораздо меньше, чем тот ожидал: просто «ЧИК» и далее семизначный номер. Все равно выглядело зловеще, точно письмо от недоброжелателя.

— Спасибо, — сказал Том, подразумевая «нет, спасибо», и убрал листок в карман брюк, к скатанному в шарик чеку, оставшемуся после утреннего похода по магазинам.

— Надо назвать расценка — так вы говорить. Правильно?

— Расценку?

Том онемел. Подумал: «Я же сказал ему: можно забрать чертов велосипед!»

— За крыша, мистер. Новая крыша.

— Вы… кровельщик?

— У меня парни, — ответил Чик гордо. — Мексиканские ребята. Работать обалденно. Я их главный. Они делать хорошая работа, и быстро, быстро.

За последние десять минут Том успел счесть Чика вестником судьбы, назойливым типом, вероятным грабителем, жалким помешанным и вот теперь старался увидеть его в гораздо более выгодном свете, то есть в качестве кровельщика. Это стоило Тому огромных усилий, учитывая полуразвалившийся пикап, в мелком кузове которого помещались два газовых баллончика и приставная лестница, годившаяся разве что для самоубийцы. Все же лучше так, чем как у последнего подрядчика — Том беседовал с ним, хотел нанять, но отверг сразу же. У того был новенький «рейнджровер» с кожаными сиденьями и специальным отделением для лыж. В нынешние времена сказочного изобилия беднякам не приходится выбирать себе ремонтных рабочих, а Том в отношении подрядчиков даже не бедняк, а прямо-таки нищий.

— Я просить недорого, — сказал Чик, словно прочитав его мысли.

Тому хотелось бы верить, и все-таки Чик никак не вызывал доверия. Чик не нравился ему. Он не понимал Чика. Чик пугал его. Но — и как обычно, то было большое «но» — Чик добровольно вызывался ремонтировать крышу, и если бы Том верил в предопределение, то решил бы, что Чик неким сверхъестественным образом послан свыше.

— Мне хотелось бы все обдумать.

Сурово хмурясь на книги, Чик ответил:

— Думать слишком много, я могу и в другой дом…

Он поднял велосипед и вынес на крыльцо, там стал ощупывать непрочный деревянный настил и вздыхать, и охать, будто каждый прогнивший кусочек был злокачественной опухолью. Потом поднялся, держа двумя пальцами небольшую тонкую сосновую щепку, слегка поковырял ею дерево и осталась одна труха.

— Ста-ра-ховка есть, мистер? Человек идти вверх, — Чик показал на ступеньки, — наступать, и хр-рясь — в дырка. Если толстый он, а? Может погибать!

Том подумал о почтальоне Олине, настоящем медведе, трехсотфунтовом увальне в мятой голубой форме. Из своего кабинета наверху Том каждое утро слышал, как Олин шумно взбирается на крыльцо — жизнерадостный топот, которого теперь надо ждать с содроганием. Придется купить почтовый ящик и укрепить его на шесте у тротуара.

— Я чинить, не великое дело. — Чик отломил у крыльца сбоку кусочек зеленой, выгоревшей на солнце обшивки и продемонстрировал Тому. — Пора бы обновить!

Ну нельзя же вот так явиться к человеку домой и начать все ломать!

— Да как вы…

— Я показать. — Подрядчик с треском разломил обшивку, стряхнул на ладонь несколько крупинок бесцветной пыли. — Асбест, — прошептал он. — Незаконно.

— Правда? Никогда не слышал, чтобы…

— Правда. Асбест — плохо. Узнавать городской власть, будут у вас на заднице…

— На хвосте. Городские власти будут у меня на хвосте, не на заднице.

— А что, я же говорить! Вы — учитель!

Продолжая хихикать, Чик поднял велосипед и отнес в грузовичок. Перед тем как подняться в кабину, повернулся.

— Теперь вы хороший иметь!

Только ничего хорошего у Тома в тот день не было. Он уныло спрятал подарки в чулане под лестницей. Уныло похлебал чуть теплого супа из морепродуктов. Разгладил смятый листок с именем Чика и номером его пейджера, магнитом прикрепил на дверь холодильника. Уныло отыскал квитанцию за стеклянное пресс-папье и недоверчиво на нее уставился: жуткая сумма в самом низу теперь представлялась равной стоимости нового крыльца.

Том устроился было под торшером с книгой, хотя понимал написанное не больше, чем если бы читал китайские иероглифы. Том пытался вообразить тонкую гибкую фигурку троллоповской Лили Дейл [107], и вместо нее видел неподвижное массивное тело Олина-почтальона, провалившегося в темный подвал и лежащего там среди рассыпанной в беспорядке почты. Сквозняк ворошил разбросанные письма, листал страницы журналов и каталогов, шевелил глянцевые рекламки беспроцентных кредитов, купоны супермаркетов, объявления о пропавших детях, счета за телефон и электричество, и порой среди всего этого мелькал подписанный от руки конверт с настоящей маркой. Почта ожила, но Олин (а у него есть сын, который играет вторым полузащитником в университетской команде по американскому футболу) не издает ни вздоха, ни стона.