Как птички-свиристели

В течение дня рядом с домом росли горы мусора, постепенно поднявшиеся выше человеческого роста. Тому приходилось протискиваться между ними, выбираясь на крыльцо с видом, опять же, на темные груды отходов. Моросил мелкий дождь, и пыль поднималась кверху, как дымок курится над жерлом вулкана. Чик быстро превращал дом в жилище Боффина. Облокотившись о перила и оглядывая завалы — казалось, здесь уже успели развалить целый особняк, Том на мгновение с удовольствием представил себя Никодемусом Боффином, магнатом грязи, «Золотым Мусорщиком» в гетрах и куртке в горошек, — совсем чокнутым стариканом, по словам Сайласа Вегга [112].

Он все еще улыбался, забирая Финна из детского сада.

— Финик, ты фрукт какой-нибудь на полдник съел?

— Ага.

— Какой?

— Киви.

— Весь киви скушал?

— Чтобы тут же я пропал, если я сейчас соврал,

И сквозь землю провалился, если врать не разучился!

Дома люди подрядчика натягивали на оголившиеся балки брезент и прикрепляли защитное полиэтиленовое покрытие. Сам Чик держал подвесную галогенную лампу, оранжевый шнур к ней тянулся из открытого окна хозяйской спальни.

— Ой, Господи! — Личико Финна совсем расплылось, даже глаз не стало видно.

— Финик, миленький, ну извини меня. Надо мне было тебя предупредить. Нам делают новую крышу.

Крепко сжимая в объятиях дрожащее тельце Финна, Том услышал длинный булькающий всхлип и подумал: сейчас ребенка, чего доброго, начнет тошнить. Отец далеко не сразу понял: сын трясется и постанывает от смеха. Он только что стал свидетелем такого беспорядка, такой катавасии, какая четырехлетнему любителю кавардаков и во сне не приснится.

— Вот хреновина! — восхищенно сказал мальчик.

— Финн!

— А моя мама все время так говорит.

— Да что ты?

— Так клево!

Лампа освещала настоящую панораму Лондона после фашистской бомбежки: кучи мусора напоминали неровные края воронки от упавшего снаряда, а чудовищные леса с правой стороны дома — остатки развороченных комнат. По ним, перебираясь с одной перекладины на другую, спустился Чик.

— Эгей, ты как поживать, парень? — спросил он Финна, отряхивая руки.

— Хорошо, — ответил мальчуган, чуть ли не с благоговением разглядывая Великий Беспорядок. Попробовал поставить ножку на отвал.

— Не надо! — остановил сына Том. — Не залезай туда, это опасно.

— Скоро все убирать, — заверил подрядчик. — Мексиканцы уносить. Ночью в самый раз. — Потом, кивнув на Финна, карабкавшегося на крыльцо, добавил: — Мальчишка прелесть, дед не нарадоваться.

— Да, парень шустрый, — согласился Том, до которого не сразу дошел смысл сказанного. — А, нет, нет, он мой сын.

— Сын? Вы — и сын? Уа-ай! — Чик качал головой, хохоча Тому в лицо и показывая свои ужасные зубы.

Памятуя о толпе хищных соседей и Сюзанне как единичном ее представителе, Том сохранил самообладание и заставил себя улыбнуться в ответ.

— Смешно, но так оно и есть.

— Вы старик!

— Мне сорок шесть, — стиснув зубы, проговорил Том.

Подрядчик захихикал, будто услышал заведомую ложь.

Вечером, позже, поднялся ветер; оглушительно хлопало свисавшим с крыши брезентом и полиэтиленовой пленкой. Финн, не желая идти к себе в комнату, обосновался в кровати Тома, не утихомиривался до одиннадцати и требовал новых и новых эпизодов очередной истории про мистера Гадкера. Речь в ней шла об угоне автобуса, везшего дошкольников на экскурсию. В конце концов отец совсем заговорил сына, и мальчик задремал. Со стаканом виски на сон грядущий Том выглянул во двор сквозь щелку между занавесками спальни: груды строительных отходов исчезли, причем мексиканцы уничтожили остатки разрушений неслышно, лишь время от времени с крыши доносился легкий перестук и редкие глуховатые удары.

Финн умудрился разметаться по всей кровати, везде были его коленки, локти, пятки. Том спал некрепко, вздрагивая и вертясь с боку на бок. Ему снились чередой сменявшие друг друга унылые места, он бродил по ним, встревоженный и подавленный. Вот Том-путешественник, растерянный, заблудившийся на многоэтажной автостоянке, потом вдруг кругом — развалины, наверное, это восточный Берлин пятидесятых годов. А вот Том-пешеход, идет по узкой обочине американской автострады, которая превращается в тоннель лондонского метро. Или они вдвоем с Финном, в снующей толпе. Неизвестный аэропорт, похожий на чикагский О’Хэйр. Финн исчезает, Том бегает и зовет сына по имени. В последнем сне он увидел себя в доме, окруженном голосящими людьми. Том проснулся и обнаружил, что находится дома. И снаружи голосят люди.

Было темно, красный грузовик ехал от одного мусорного контейнера к другому. Чик, сидевший на пассажирском месте, обсуждал с Ласаро свою теорию: мальчик американцу не сын, это ребенок какого-нибудь родственника, возможно, двоюродного брата, который умер или уехал за границу.

Ласаро, однако, не соглашался. Мужчина с мальчиком похожи — «волос у них одинаковый!». В Америке, объяснял мексиканец, он много раз такое видал. Жена бросила мужа и забрала все денежки. А потом отправилась играть.

— Она в Лас-Вегасе сейчас. Играет на автоматах.

— Лас-Вегас? — спросил Чик. — В Мексика?

— Нет. Штаты. Вроде как Калифорния.