Как птички-свиристели

— Уа-ай! Калифорния я хочу смотреть.

Грузовик тряхнуло на глубокой выбоине. Они проезжали неосвещенной улицей на краю озера, минуя мастерские, подъемные краны, брошенные на берегу катера. Город со своими высотными зданиями на том берегу казался ярким размытым пятном, мириады огней сливались под дождем. Ласаро затормозил у контейнера.

— Мой дядя, он уезжать в Калифорнию. Анахайм. Теперь в тюрьме.

— Иммиграционная служба?

— Нет, он по закону, — ответил Ласаро. — Виновен в ДТП. Много выпивать пива, ехать по шоссе, авария попадать, женщина погибла, три года получать. Женщина не молода — старуха, сумасшедший. Машина вести так… — Рукой он начертил в воздухе извилину. — Но полиция делать тест дяде Луису. Ноль двадцать пять процент. Три года.

Перед тем как они высыпали мусор в очередной контейнер, Чик вытащил оттуда тостер. Сказал:

— Я чинить.

— Телик уже починить?

— Ага. Работать хорошо. Цветной.

— А тот мужик что? — сказал Ласаро. — У него один только телик, да и тот росо [113], четырнадцать дюймов. Есть дома, где в каждая комната стоять телик, и экраны широкий — для футбол смотреть. Говорить же я, у мужика денег нет.

— Он не любить телик. Он учитель, ему книжек читать до хрена.

— Это жена, она забирать телик и все добро. А ему ничего не оставить.

— Дом есть.

— Заложенный. И ребенок. — Ласаро захохотал. — Деньги у жена. В Вегас баба ехать, точно. Тратить, тратить! Стодолларовые автоматы!

— У него деньги есть.

— Мужик ехать «фольксваген», тачка — дерьмо. Жена села в «бьюик парк авеню 2000» и смылась, да еще с кучей шмоток!

У Чика имелась кое-какая другая информация. На полу в туалете он нашел банковский чек, на котором было написано: «Доступные средства — 41.389,17 доллара». Американец разбрасывает такие штуки по дому, а их обычно прячут, это значит только одно — он ужасно богат. Все в американце интриговало Чика. Дом вместил бы целую семью, человек двадцать — двадцать пять, а американец там один, иногда с ребенком, иногда без. Чик никак не мог понять: ни семьи, ни друзей, вообще ничего, тишина все время. Одни книги, столько много сразу Чик никогда не видел. Ослепнуть можно, пока их прочитаешь.

Говорит — учитель, а в школу ни разу не ходил.

Такой большой и неуклюжий, даже на велосипеде ездить не может, только мечется по дороге из стороны в сторону, как цыпленок, которому оттяпали голову. Ну и насмешил он тогда Чика.

Все же деньжата у него водятся.

Пока Чик заметил у американца одну способность: тот замечательно говорит по телефону. В этом деле ему нет равных. Чик иногда задерживался на лестнице, ведущей наверх, просто чтобы послушать, как хозяин дома разговаривает. Он сворачивал длинные мудреные словечки — все вычитанные в книжках и все абсолютно разные. Откинется, бывает, в своем кресле, уставится в потолок, а слова так и бегут, одно за другим, наподобие сцепленных вагончиков бесконечного поезда. И не разберешь, что он там заливает, но Чику в каждом слове слышался звон монет.

А чего только американец не выбрасывал! Семь яиц в упаковке на двенадцать штук, целую гроздь бананов, и кожура только слегка почернела; почти полную, даже закупоренную, зеленую бутылку темно-красного виноградного вина; едва начатый тюбик зубной пасты; нарезанный батон в целлофане; кусок сыра, на полкило, наверное; еще помидоры, куриные сосиски, шоколадку в фольге, полосатые красно-белые леденцы и целый нераспечатанный пакет хлопьев, которые едят на завтрак.

Отправить столько добра в мусорный ящик мог только богач, а у американца из дырявых носков большие пальцы торчат, когда он разгуливает по дому без ботинок. Посмотришь на его измятые штаны да заросший щетиной подбородок, и можно подумать, живет он в палаточном лагере под мостом. Американец богат и беден одновременно. Выходило как с голограммой: вертишь ее так и сяк и видишь то одно изображение, то другое, а оба сразу — никогда.

Чик, раздумывая об удивительном человеке, вспомнил гвеило, которые платят деньги, и деньги немалые, желая посмотреть на большую панду. В своей прошлой жизни Чик, бывало, смеялся над тем, как они ходят в горы и по целым неделям выискивают там панд. Дождь льет не переставая. Кому повезет, тот увидит мишку, поедающего побеги бамбука. Однако в большинстве случаев попадаются не сами панды, а только сделанные ими когда-то кучки. Отдать тысячи американских долларов, чтобы глянуть на дерьмо. Вот застрелить большую панду — это да, шкурка стоит два миллиона юаней. Но просто глазеть?

« Американец у меня вроде панды,

 — думал Чик. — Я пялюсъ на его дерьмо как тупица-гвеило».

На светофоре загорелся красный, и грузовик затормозил.

— Я тебя высаживать на то же место? — спросил Ласар.

— Да, то же место, пойдет.

— Вляпаться ты однажды…

— Все порядок, никто не видеть ничего.

Ласаро недоверчиво присвистнул и надавил на газ. Через полмили Чик покинул кабину. В темноте под дождем замаячила голубая куртка, двигавшаяся вдоль тротуара и постепенно скрывавшаяся из виду. Ласаро высунулся из машины и заорал, обращаясь к куртке: