Как стать леди

Лорд Уолдерхерст отправился в Индию, а его жена принялась строить свое существование именно так, как он себе и представлял. Но до его отъезда они провели несколько недель в городе, где она побывала на своем первом приеме во дворце. Они также дали несколько званых ужинов, отмеченных скорее достоинством и хорошим вкусом, нежели весельем. Без мужа Эмили не смогла бы вытерпеть все эти городские обязательства. Джейн Купп одевала ее со всем тщанием, расправляла складки на юбках, великолепно сидевших на ее высокой стройной фигуре. На шее сверкали бриллианты, в густых каштановых волосах мерцала тиара или бриллиантовая звезда – она выглядела великолепно, но только если рядом был Уолдерхерст, привычный ко всем этим условностям. С ним готова была выносить даже наводящую тоску великосветскую помпезность, без него чувствовала себя совершенно потерянной. В Полстри она уже не была новичком и начала привыкать к этому существованию, постепенно становилась его частью. Ей нравилась здешняя жизнь, ей было легко полюбить патриархальную деревенскую атмосферу. Большинство селян поколениями были связаны с Уолдерхерстами, служили им, приподнимали при их появлении шляпы. Эмили помнила об этом и сразу полюбила этих простых людей, в ее представлении неразрывно связанных с человеком, которого она боготворила.

Уолдерхерст не задумывался над тем, что означало ее благоговение перед ним. Более того, он не имел о нем ни малейшего представления. Маркиз видел, что Эмили во всем на него полагалась, безоговорочно верила в него, и это, естественно, ему нравилось. Он смутно подозревал, что если б она была женщиной более проницательной, то тогда стала бы и более требовательной, и разборчивой, и ее не так легко было бы впечатлить. С другой стороны, будь она глупой или неловкой, он бы ее презирал и горько жалел о своем выборе. Но она прежде всего была невинной и благодарной, и эти качества, в сочетании с хорошей внешностью, хорошим здоровьем и хорошими манерами выводили ее в разряд таких женщин, которые ему безмерно импонировали. Нет, положительно она выглядела очень мило и привлекательно, когда прощалась с ним – этот румянец, эта ласковость, эти блестящие от непролитых слез глаза! Было что-то невероятно трогательное в том, как ее крепкая рука сжала его руку в последний момент.

– Единственное, чего бы я желала, – сказала она, – так это хоть что-то

сделать для вас, пока вы в отъезде. Как жаль, что вы не оставили мне никаких поручений!

– Пребывайте в добром здравии и хорошем расположении духа, – ответил он. – Это именно то, чем вы можете меня порадовать.

По природе своей он и предположить не мог, чем она на самом деле занялась, вернувшись в дом. А она провела все утро в его комнате, собственноручно убирая и разбирая его вещи. Трогая их, она успокаивала себя, ей нравилось брать в руки то, что держал в руках он – его книги, подушки, на которых он спал. Она заранее известила экономку их дома на Беркли-сквер, чтобы никто не разбирал апартаменты его светлости: она сама займется этим после его отъезда. Тот вид одержимости, который именуют Любовью, вряд ли поддается объяснению. Человек не способен противиться этому наваждению. Любящий человек видит, слышит и чувствует то, что не могут видеть, слышать или чувствовать окружающие, это навсегда останется для них загадкой. Окружающий мир оставался слепым, глухим и бесчувственным к невероятно прекрасным качествам, которые Эмили Уолдерхерст видела в этом далеко не молодом джентльмене. А для нее эти качества были абсолютно реальными, они наполняли ее восторгом, и она стремилась к ним всей душой. Агата Норман, совершавшая кругосветное путешествие, не могла, при всем блеске сияющей юности, почувствовать к своему молодому мужу то же, что чувствовала к своему солидному супругу Эмили.

Пока Эмили бродила по комфортабельным, но опустевшим апартаментам ее Джеймса, у нее в горле стоял комок. На грудь ее капали такие же огромные слезинки, как те, что капали на простую льняную блузу, когда она возвращалась через торфяники из Монделла. Она храбро улыбнулась и стерла мокрые пятнышки с брошенного его светлостью твидового жилета. А потом вдруг остановилась, горячо поцеловала колючую грубую ткань и, рыдая, зарылась в нее лицом.

– Я так люблю

его! – прошептала она в истерике, по привычке подчеркивая голосом слова. – Я так его люблю! Как же я буду по нему скучать!

Этот взрыв чувств был настолько сильным, что уже через мгновение он показался ей каким-то неприличным. Она никогда, ни при каких обстоятельствах не смогла бы набраться смелости и сказать лорду Уолдерхерсту, что любит его. И прежде всего потому что чувствовала, что он сам не видит в этом никакой необходимости. Привычки говорить о любви у нее не было, и Эмили обращалась сейчас с этими словами к куску ткани. Она села, держа в руках пресловутый жилет, и дала волю слезам.