Как стать знаменитой

Когда тебе читают плохие стихи, да еще с такой пламенной страстью, в этом есть что-то зловещее. Странно, что данный сюжет не используют в фильмах ужасов – это и вправду пугает. И дело не в нагнетании, дело не в психологических образах. Дело в том, что тебе жутко хочется рассмеяться, но смеяться нельзя, потому что читающий разъярится еще сильнее и, возможно, прочтет тебе вслух еще одно стихотворение. С еще большим пылом. И вот тогда станет по-настоящему страшно.

– Сильная строчка, – периодически говорю я, чтобы его задобрить. Или: – Да, очень правильные слова!

Но чаще просто киваю. Кажется, это лучшая линия поведения, чтобы пережить поэтический вечер.

Снаружи сигналит такси. Я никогда в жизни так сильно не радовалась сигналу клаксона. Это гудок свободы.

– До свидания, Джерри, – говорю я и бегу вниз по лестнице.

Последнее, что я слышу уже на выходе из подъезда, – голос Джерри.

– Это стихотворение не о тебе, – кричит он сверху. – Я люблю не тебя.

5

Я проснулась на следующий день – совершенно невыспавшаяся, в неснятых ботинках – в полном недоумении по поводу прошлой ночи. Это издержки «живого» общения со знаменитостями – тебе привычнее видеть их на телеэкране и на страницах журналов, и когда ты встречаешься с ними в реальной жизни, воспоминания об этих встречах всегда отдают смутным сюрреализмом: ты действительно видела пенис парня, чей портрет в прошлом месяце красовался на обложке Time Out?

Глянув в зеркало, я увидела у себя на шее засосы, оставленные Джерри Шарпом, и сказала себе:

– Да, Джоанна. Ты действительно видела этот пенис. И он видел тебя. Но недолго.

Не грусти, говорю я себе, поднимаясь с кровати, – у тебя все равно есть о чем рассказать Крисси. Будет весело, не сомневайся. На него произведет впечатление, когда ты скажешь, что затащила в постель знаменитого комика, которому он отдался бы сам. А потом он посмеется, когда ты расскажешь, чем все закончилось. Мы посмеемся вместе!

Я бегу в кухню и вижу там папу.

– Привет гулящим, – говорит он. Папа уже укурен по самые уши, хотя сейчас только десять утра. Его прогулка по тропам памяти превращается в затяжной марш-бросок.

Крисси сидит за столом с совершенно похмельным видом и ест что-то горячее и очень жирное. Чтобы приготовить нам завтрак, папа, похоже, использовал всю посуду, какая есть в доме, – раковина забита грязными тарелками.

– Будешь чай? – спрашивает Крисси, пододвигая ко мне чашку.

Я сажусь за стол, всем своим видом давая понять, что сейчас будет что-то очень интересное.

– Ты ни за что не догадаешься, что было ночью! Все-таки я это сделала! Я затащила его в постель – ради тебя! Я затащила в постель Джерри Шарпа! Задавай мне любые вопросы!

Крисси тупо таращится на меня. Повисает неловкая пауза.

– Кто такой Джерри Шарп?

– Джерри Шарп! Этот комик, на которого ты западаешь! Я затащила его в постель! Спрашивай обо всем, о чем хочешь узнать!

– Джерри Шарп? – хмурится Крисси. – Я вообще без понятия, кто такой Джерри Шарп.

– Ты что, не помнишь? Вчера, на концерте! Ты еще по нему прибивался!

– Погоди. Это был Джерри Шарп? Нет, мне не нравится Джерри Шарп. – Крисси глядит на меня, растерянно моргая. – Однажды я его видел в «У меня есть для вас новости». И, если честно, он выступил как мудозвон. – Крисси пожимает плечами. – Я думал, вчера на концерте был Денис Лири. Вот Денис Лири, он да. Он мне нравится. Господи, ну я вчера и ужрался.

– Джоанна, будешь сардельку? – Папа ставит передо мной тарелку.

Я смотрю на сардельку в тарелке.

Внезапно мне начинает казаться, что вчерашняя ночь – явно не лучший из вариантов.

Как выясняется уже потом, я даже не представляла, насколько все плохо.

Но жизнь продолжается, да? Жизнь всегда продолжается. Эту заразу ничто не берет. В хорошем смысле, конечно. Как бы люто ты ни обломался, жизнь продолжается и уносит тебя по течению – даже если ты просто болтаешься на воде, как распухший утопленник, и не прилагаешь усилий выплыть на берег, а только шепчешь одними губами: «О боже». Тебя несет по течению, все дальше и дальше от кошмарных событий, оставшихся позади, и в конце концов наступает момент, когда ты можешь сказать себе: «Ну и хрен с ним, это была всего-навсего неудачная попытка секса. Я почти и не помню, как оно было».

Сегодня мне надо работать. Надо закончить статью для D&ME. После завтрака, который я, как на грех, мысленно называю «папина утешительная сарделька после убогого секса», я иду в душ, одеваюсь – в первое, что попадается под руку из чистой одежды, не пахнущей Джерри и табачным дымом, – водружаю на голову шляпу-цилиндр и плетусь на автобусную остановку.

К счастью, у меня нет похмелья. У девятнадцатилетних вообще не бывает похмелья. Юная печень и почки действуют в полную силу, исправно перерабатывая алкоголь. Тебе может быть сонно и вяло, у тебя может проснуться зверский аппетит, но это не настоящее «взрослое» похмелье: с болью, страданием, тошнотой и инфернальным ужасом.