Как убили СССР. «Величайшая геополитическая катастрофа»

После войны эта технология не получила своего дальнейшего развития и как-то понемногу угасла: восстанавливали разрушенное в первые послевоенные годы еще ускоренными темпами. Промышленность больше не производила боеприпасов в таких объемах. В авиационной промышленности, возможно, поток был уничтожен после ареста народного комиссара А. И. Шахурина по знаменитому делу «авиаторов», которое разворачивалось по целому сценарию: арест маршала С. А. Худякова — декабрь 1945 г., 4 марта 1946 г. — главком ВВС А. А. Новиков отстранен от должности. 16 марта 1946 г. работает Государственная комиссия по ВВС, на которой прозвучало кое-что важное для нас. «Чтобы читатель мог нагляднее представить себе, как фабриковалось «вредительство», приведу один из эпизодов. Идет очередное заседание комиссии, кто-то из генералов зачитывает приказ теперь уже бывшего командующего ВВС, запрещающий какие-либо самостоятельные переделки в конструкции самолетов. (Не только командующий ВВС, но и нарком, и сам И. В. Сталин отдает подобный приказ. Именно по инициативе последнего был введен приказ Народного комиссариата авиационной промышленности от 2 октября 1940 г. № 518: если самолет (или мотор) прошел государственные испытания и принят в серийное производство, то изменения в технологию его производства могут быть внесены только с санкции самого наркома, а изменения в конструкцию самолета (мотора) — только с разрешения Правительства [2.67. С. 114–115].) Трактовка приказа: зажим народной инициативы. Все молчат. Понимают, о чем идет речь, и молчат. И вдруг срывается с места Руденко — не выдерживает: «Товарищи, позвольте, но ведь самолет — это вам не телега! Если каждый будет ковыряться в нем и вносить поправки, какие кому вздумается, то ведь люди гробиться будут» [2.68. С. 83]. 23 апреля 1946 г. — арест самого А. И. Шахурина. 10–11 мая 1946 г. — приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР.

Дольше всего поток сохранялся в строительстве: именно поэтому удалось столь стремительно отстроить разрушенное за годы войны. Потом и здесь он иссяк.

Партруководство об этих вещах не знало — оно тоже предпочитало учиться марксизму по учебникам, но никак не деловитости и часто само себе задавало вопросы: почему это в годы войны справились со всеми задачами, а теперь не в состоянии решить ни одной? Рассказывают, что сразу же после XXVII съезда штаб-квартиру советской разведки в Ясенево посетил первый секретарь Свердловского обкома партии. «Петров очень просто и умно рассказал о съезде, о своей области, третьей, подчеркнул он, в стране по производству промышленной продукции, о своих товарищах по работе. Потом стал говорить о планах на 1986–1990 годы, раскладывать задания по годам и сказал буквально следующее: «Нам здесь все ясно, но вот как добиться выполнения этих цифр, мы не знаем». (…) У меня почти перехватило дыхание… Если не знает он, первый секретарь крупнейшей партийной организации, то что же знает многоликий безответственный съезд, поставивший нереальные задачи?

Петров как будто понял по прошедшей волне в зале, что он сильно смутил слушателей таким признанием. Он стал вспоминать годы войны, когда производительность возросла в 7 раз за три года, когда родилось «советское чудо из чудес», но этим самым как бы подчеркнул беспомощность сравнения» [18. С. 382–383].

Политология

Очевидцы рассказывали, что М. А. Суслов в своем выступлении на XIX съезде ВКП(б) — КПСС сказал, что у нас есть недостатки в политическом просвещении. Сталин его перебил: «Товарищ Суслов, не недостатки, а очень плохо, очень плохо!» Суслов обернулся и говорит в президиум: «Товарищ Сталин, правильно: очень плохо, очень плохо!» (В стенограмму этот момент не попал.) Так оно и оказалось…

Только со стороны было заметно, что в СССР «политология как наука не признавалась» [2.69. С. 15]. О том, как это происходило, теперь вспоминают неоднократно. Доктор политических наук из Института США и Канады начинает свою статью о мытарствах этой науки с того, как он принес одному редактору в солидный московский журнал материал. Тот ему говорит: «Вы пишете «политология». Эта штука не пройдет. Надо или добавить «буржуазная», или вообще выбросьте это слово» [2.70. С. 34].

Другая подобная ситуация: «Помню заседание Института мировой экономики и международных отношений, когда Евгений Максимович был уже его директором. Речь шла о политологии — науке, тогда наряду с кибернетикой и генетикой находившейся в ряду «буржуазных лженаук».

— Какая еще политология? — воскликнул один из участников заседания. — У нас есть марксизм-ленинизм и незачем его подменять всякими новомодными штуками.

Надо было видеть негодование, с которым воспринял это заявление Примаков. Обычно на заседаниях совета спокойный, уравновешенный, готовый выслушать любую точку зрения, на сей раз вскипел и, не особо выбирая выражения, отчитал выступавшего, не заботясь о том, как будут восприняты его слова ортодоксами «наверху».