Как вырастить здорового ребенка

Если грехи и передаются до третьего и четвертого поколения, то праведность до седьмого колена спасает. Блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его. Сильно будет на земле семя его; род правых благословится. (Пс. 111, 1–2)

Святость преобладает над греховностью.

Если в роду был праведник – то до седьмого колена хранит он своих потомков.

Святость же хранит потомков не какого-то одного рода, а потомков всего рода человеческого. Скольких из нас сохраняют молитвы святых! Серафиму Саровскому принадлежат слова: «Стяжи дух мирен, и рядом с тобой спасутся тысячи».

Может быть, кому-то станет понятнее, что значит молитва святых «за весь мир».

Может быть, станет ближе предание, что мир стоит до тех пор, пока кто-то молится за него.

Может быть, и мы наконец попытаемся произнести: «Отче наш…» Осознаем свою свободу как дар и даже как миссию.

Помолимся за многие поколения, ушедшие в мир иной, и за свое грешное поколение.

Хотя бы ради детей. Господь милостив.

«Все святые, молите Бога о нас…»

Третья страница

Онкология

Ох, ох-ох… Вот так. Было три фамилии, осталась одна.

Двое умерли.

Умер пятилетний мальчик с лейкозом и восемнадцатилетняя девушка со сложными опухолями в брюшной полости.

Малыш умер в детской онкологии примерно через два года после постановки диагноза.

Я часто приходила к ним домой по вызову. Во время ремиссий мальчик находился дома и частенько подхватывал то ОРЗ, то бронхит. Мальчик был от первого брака, а от второго в семье подрастала дочь.

Особого состояния борьбы в семье как-то не ощущалось. Мать казалась безнадежно спокойной. Вероятно, предчувствовала. Нагляделась в онкологии на исходы…

Плакала больше бабушка.

В семье девушки положение было иным. Там боролись. Там изыскивали методы лечения, покупали лекарства, привлекали всех специалистов, каких могли. Девочка перенесла несколько операций и бесчисленное количество химиотерапий.

Все семь лет я общалась с нею. Удивительно симпатичная, с открытой, добродушной улыбкой – сначала девочка, потом девушка.

В светлом промежутке своей жизни, между первой и второй опухолью, она вела почти обычную девчоночью жизнь. Я даже подписывала ей справку с разрешением заниматься в секции спортивных танцев. (Формально, конечно, не должна была я этого делать. Но мать просила… И тренер знал о диагнозе.)

Девочка успела поступить в колледж, и там, как и в школе, всегда находила общий язык с ребятами.

Я была на ее похоронах. Там были ее одноклассники. Плакали их матери. Собралось много молодежи.

Мать девушки уже не задавала вопросов: «Зачем?» и «От чего?». Она не выла, не билась головой оземь.

Просто родительское горе, а вопросы… За семь-то лет…

Священник отпевал, похоронили возле храма.

* * *

Прежде чем сказать то, о чем нельзя умолчать здесь, на страницах этой книги – о близости жизни и смерти, – скажу несколько слов о матерях онкологических больных.

Удивительно, но эти женщины, как правило, не мелочны, не занудны, и для врача не тяжелы в общении.

Конечно, я не работаю в детском онкологическом отделении. Вот где могли бы рассказать об этих матерях гораздо больше.

Я встречалась и общалась с матерями, когда болезнь ребенка уже была ими осознана.

Каждая из них боролась с несчастьем по-своему.

Вот главное, что ощущается в общении с этими людьми: все лишнее, наносное, суетливое – все отпадает, облетает с них, как ненужная шелуха.

Как будто понимая (или просто чувствуя), что близость смерти не терпит суеты… что суета не нужна, если рядом вечность…

Эти матери приходят в поликлинику и обращаются к врачу строго по делу, иногда безропотно отстаивают длинные очереди, пропуская вперед очередную неврастеничную мамашу, которая «уже два часа тут стояла».

Они всегда говорят «спасибо», когда уходят.

* * *

Пусть читатель простит меня за то, что я процитирую другую свою повесть. Это не потому, что считаю свои произведения такими уж особенными. Возможно, об этом кто-то сказал лучше. Просто эта книга – итог десяти прожитых лет. Многое из того, о чем я сейчас пишу, было осмыслено раньше и попало в приводимую повесть.

Речь в повести идет о репрессированных, о жертвах сталинских лагерей.

Но суть от этого не меняется.

«Про себя Анастасия Петровна назвала этих людей «стоящими у черты».

Человек подведен к смертной черте. И одного раза хватило бы, чтобы смести с человеческой души все лишнее и оставить в ней только самое главное. Божеское.

Если человек этот не сломался, не струсил, не сподличал и остался человеком.

А если человека многократно подводить к смертной черте?

Вероятно, его душа становится хрустальной? Она начинает переливаться радужными, светлыми гранями…

Ведь вся грязь слетела с этой души… Не так ли?

Пусть человек при этом надевает на себя ватник зэка, или пижаму онкологического больного, или монашеское одеяние, наконец. Или еще какую-нибудь одежду, дерюжку или костюм – это не имеет значения.