Как заговорить здоровье и любовь близких

Желание людей жить как можно дольше абсолютно понятно. Никому не хочется ложиться в гроб. Причем ни на час, ни на год, а навсегда. К сожалению, молодые люди это не осознают, и только лишь с годами, становясь все старше и старше, они начинают думать о том, как быстротечна наша жизнь и что исход ее неизбежен. Нет в этом мире бессмертных людей, и это пугает. Люди молят Бога о долготе своей жизни, но если это счастье им будет дано, необходимо помнить, что когда мы выпрашиваем для себя долгий век, то тем самым мы обрекаем себя на старческую немощь, на слабое зрение, слух, на вставные челюсти и многие, многие болезни – все это плата за долголетие. Никогда не стоит забывать о том, что наше бренное тело – это всего лишь одежда нашей души; служа нам долго, оно изнашивается и ветшает. Тленное тело предают земле, а бессмертная душа отходит к Богу. Казалось бы, все это ясно и понятно, но, любя нашу земную жизнь со всем тем, что дорого нашему сердцу, очень трудно смириться с мыслью, что уход из жизни предрешен.

Я, наверное, никогда не смогу забыть, как один тяжелобольной человек говорил, захлебываясь слезами: «Мне так хочется жить, и я так боюсь лежать в могиле, что согласен быть запертым в маленькой комнате, пить одну воду, есть черный хлеб и даже страдать от боли, лишь бы только жить на земле, а не лежать в ней. Я не могу представить себя в гробу, в холодной, сырой могиле».

Особенно боязнь смерти присуща старикам, и я думаю, что первой причиной их постоянной нервозности и плохого настроения является именно страх скорой смерти. Старики, как приговоренные к казни, боятся в любой момент умереть. Многие их взрослые дети жалуются на них, что, мол, с ними невозможно разговаривать и что они всегда чем то недовольны, не думая о том, что не за горами то время, когда и они сами станут такими же, как их мать и отец. Прежде чем гневаться на нерасторопность престарелых, на их дурной характер, подумайте глядя на стариков о том, что это вы через 20–30 лет.

Все старики беспомощны перед гневом своих детей. Они уже не могут дать вам отпор, как когда-то. Даже если они были недавно сильны, бодры и активны, с каждым последующим днем их возможности уменьшаются, силы их покидают. Смириться с этим очень трудно, но им все кажется, что все происходящее временно. И что, как только они хорошо отдохнут, к ним снова вернутся силы.

Осознав однажды, что это невозможно, они впадают в депрессию, с которой потом доживают свой век.

Страх того, что подходит то время, когда они разлучатся на веки с внуками и детьми, для многих невыносим, и этот ужас зачастую выливается в агрессию, с которой они не могут справиться. Своим поведением, угрюмостью и колкими словами они настраивают против себя всех – соседей, знакомых и незнакомых людей, своих детей, внуков, правнуков и даже медицинский персонал. Происходит нечто невероятное, противоестественное характеру тех людей, которые еще совсем недавно были очень добры, гостеприимны, готовы были отдавать своим близким все, включая собственную жизнь.

Все эти непростые моральные и психические изменения происходят из-за того, что людей надломили мысли о предстоящем конце и отсутствие надежды на всякое чудо.

Есть избитая поговорка: «Старый, что малый!» – и это чистая правда. Старики беспомощны и уязвимы, как дети, и столь же обидчивы по пустякам. Им кажется, что их никто не любит, не понимает и не жалеет и что те, кому они посвятили жизнь, мало им уделяют внимания. Порой дело доходит до жалоб, до заявлений участковым, старики считают, что их предали, что они одни при живых детях.

Им требуется больше внимания, утешения, ведь они же скоро умрут, а дети это не понимают. И это им очень обидно. Если бы вы только знали, какие горькие письма мне приходиться читать от пожилых людей. И когда их уже не станет, вы – те, кто не смог согреть их последние годы и месяцы жизни, пожалеть их и хоть как то поддержать, – никогда себе этого не простите. Одна моя читательница написала в своем письме: «Я схоронила свою маму и с этого момента потеряла покой. Только теперь, когда ее не стало, я поняла, как была пред ней виновата. Она жаловалась мне на боли, просила надолго ее не оставлять, а я кричала на нее, припоминая ей какие то дурацкие обиды, понимая при этом, что она не даст мне отпор. И даже тогда, когда однажды ночью я проснулась от тихого плача и в ответ на вопрос, что произошло, услышала: «Дочка, я боюсь умирать». Тогда я на нее раскричалась, обвиняя ее в том, что она не дает мне спать, а мне вставать на работу. Если бы я могла вернуть то время, я бы в ту ночь прижала ее к груди, как ребенка, укачивая мою седую, старую маму, которая боялась остаться одна в гробу. Я, видя ее страх и беспомощность, ничем ей не помогла; получается, что она, будучи еще живой, при мне, своей единственной дочери, была одинока. Я не смогла ее защитить от страха, не дала ей надежду на то, что она мной любима и что, пока я жива, не оставлю ее».