Сумеречная гладь озерной заводи покрывается рябью. Над ней всплывает рогатая голова, за которой горбится огромная туша, покрытая округлыми бляшками. Между ними тонкими ручейками стекает вода. Затем показывается еще голова, и еще… Вскоре почти вся обширная заводь буквально бугрится и хлюпает. Животные приоткрывают полукруглые пасти и сцеживают воду между пильчатыми зубами, заглатывая влажные комки водорослей. Иногда они шлепают по воде широкими ластовидными конечностями. На противоположном берегу раздается всплеск, и к заводи устремляется упругая елочка бурунов, на вершине которой порой показывается продолговатая морда с жадно расширенными ноздрями и торчащими под ними прутиками усов. Не дойдя до крайнего пупырчатого исполина, бурун исчезает, а вслед за ним под водой внезапно исчезает и сам ящер, не успев даже понять, что произошло. На темной поверхности расползается еще более темное пятно…
Крутой склон красноватой дюны сотрясается от гулкой поступи стада исполинов и оползает стремительными потоками круглых песчинок. На ее гребень, широко расставив ноги, медленно взбирается толстое, почти шарообразное животное с шишковатым телом и съезжает под собственной тяжестью вниз – к давно пересохшему и едва заметному речному руслу. Вслед за ним, чуть притормаживая массивными лапами, скользят еще два десятка таких же громадин. Они неуклюже приседают и начинают перелопачивать русло мощными когтями, докапываясь до ушедшей в песок воды и корявых корней, в которых деревья запасли влагу, чтобы пробудиться будущей весной. К ним медленно, приостанавливаясь в тени овражков и валунов, вихляющей походкой приближается длинное клыкастое усатое существо с толстым хвостом. Выждав, пока ближайший ящер уткнется мордой в свою яму, оно вцепляется огромными клыками прямо в его обвисшую складками шею под широким и острым роговым щитком – туда, где нет костяных бляшек. Кровь фонтаном брызжет из сонной артерии, и горбатая добыча, недолго поскребя когтями песок, затихает. Хищник вспарывает клыками ее раздутое брюхо и вытаскивает длинные теплые мягкие кишки. Остальные ящеры продолжают копаться в песке, лишь иногда безучастно поглядывая круглыми глазами на охотника, яростно рвущего когтями и зубами внутренности жертвы…
Эти две «пасторально-батальные» сцены из позднепермского прошлого описывают одних и тех же зверей – растительноядных скутозавров и хищную иностранцевию. Так расходятся представления современных ученых о жизни этих ящеров.
А началась их научная история (ящеров, а не ученых), как почти всегда, с Ричарда Оуэна, который углядел в коллекции, доставленной ему в Британский музей с южноафриканского плато Кару, необычный череп. Из-за боковых разрастаний он был похож на древний шлем с нащечным доспехом. В 1876 г. Оуэн назвал новое ископаемое парейазавром (
Ближе к концу XIX столетия на поиски новых ящеров в Южной Африке направился Гарри Сили, палеонтолог из Королевского колледжа Лондона. Именно он вместе с Томасом Бейном (сыном Эндрю и тоже инженером-дорожником) открыл первый полный скелет щекастого ящера. Ценная находка сначала на караване мулов, затем на корабле была доставлена в Британский музей. Там ее смонтировали, и наряду со скелетами гигантских морских ящеров и макетами динозавров она стала одним из центров притяжения для лондонских обывателей. Сили из-за сходства в строении нёба считал парейазавра аномодонтом (Anomodontia, от греч. ??-?????? – «неодинаковый» и ????? – «зуб») – вымершим «звероящером», совсем не родственным динозаврам. При этом не исключалось промежуточное положение щекастых ящеров между лабиринтодонтами (амфибиями) и рептилиями (есть общие особенности строения крыши черепа) или между последними и млекопитающими. Он же определил позднепермский возраст ящеров из Кару, сравнив их с российскими, для чего специально приезжал в Санкт-Петербург и Москву.